– Только мне и забот, что вами интересоваться, –презрительно отозвалась я.

– Хотите, я разберусь с вашими заботами? – улыбнулсяон.

– Спасибо, как-нибудь сама.

– Ну-ну…

– До свидания, – буркнула я и, кажется, покраснела.

– Скоро увидимся, – пообещал он.

– Чего пристал, зараза? – возмущалась по дороге Марьязловещим шепотом и постоянно оглядывалась.

Мы отправились домой; уже в машине у меня зазвонилмобильный. Прежде чем ответить, я взглянула на экран, номер незнакомый. Яподумала и отозвалась. Мужской голос звучал хрипло, точно человек былпростужен.

– Надо встретиться, – незамысловато сообщил он. –Подъезжайте в кафе «Садко» на Никитской, вас будут ждать у входа.

– Э-э… – начала я, теряясь в догадках, а мужчина добавил:

– Через полчаса.

– Чего это? – заволновалась Марья. – Кто это ждети зачем?

– Он не представился, – ответила я с недоумением.

– Никак нельзя тебе ехать, дураку ясно, укокошат. Что жеделается-то, господи? – взмолилась она и приготовилась реветь.

– Не вижу повода для паники, – пожала я плечами,стараясь быть спокойной. – Человек приглашает встретиться в кафе… Вот что,давай поторопимся, не то опоздаем, мне еще надо тебя домой завезти.

Ехать домой Марья наотрез отказалась. Никакие уговоры на неене действовали, сошлись на том, что она подождет меня в машине. В кафе явсе-таки опоздала, вошла и нервно огляделась. Тут же рядом возник молодойчеловек.

– Вы Симона? – спросил он скрипуче. Я кивнула, сцепивзубы, потому что с перепугу они клацали так, что за версту, наверно,слышно. – Сюда, пожалуйста.

Голос его хоть и звучал зловеще, но вел себя пареньисключительно вежливо, так что ударяться в панику все же не стоило. Он шелвпереди, время от времени поглядывая на меня через плечо, словно проверяя, идули я следом. Таким образом мы достигли двери рядом со стойкой бара, пареньраспахнул ее и кивнул мне. Я вошла, а он закрыл за мной дверь.

Здесь был еще один зал, поменьше, в настоящее времясовершенно пустой, не считая мебели: четырех столов с накрахмаленнымискатертями и допотопного патефона на комоде возле окна. Я в недоуменииогляделась, и тут дверь напротив, замаскированная под стеновую панель,открылась и в зале появился мужчина лет шестидесяти в шелковой рубашке навыпуски светлых брюках. Его довольно длинные волосы украшала благородная седина, ноболее ничего благородного в его облике я не обнаружила: лицо плоское, глазахитрые, а общее выражение физиономии довольно пакостное.

– Ну, здравствуй, – сказал он с едва уловимой насмешкойи улыбнулся, пододвинул мне стул, сел сам и не торопясь раскурил сигару.

Я смотрела на него в изумлении, знать не зная, что следуетждать от жизни. В голову закралась мысль: а не очередной ли это мой родитель? Яробко кашлянула, привлекая к себе внимание. Он наконец раскурил сигару и теперьсмотрел на меня.

– Объяснять, кто я, тебе не надо? – спросил он опять жес насмешкой.

«Точно, папаша», – мысленно скривилась я, но на всякийслучай посоветовала себе обнаружить в душе родственные чувства, потому что ужепоняла: дядька из тех, с кем следует держать ухо востро.

– Я… затрудняюсь… – начала я с легким заиканием. Он вынул изкармана рубашки фотографию и перебросил ее мне. На фото Сергей обнималблондинку с бюстом пятого размера, и это окончательно сбило меня столку, – не бюст, конечно, а то, кем может быть дядька, а главное, что емуот меня надо?

Видимо, на лице моем отразилось недоумение, дядьканахмурился и спросил:

– Узнаешь?

– Да, – не стала я лукавить, – это мой муж.

– А женщина?

– Женщина его любовница.

– Значит, ты уже поняла, кто я?

«У него старческий маразм», – решила я с сочувствием.Огорчать его мне не хотелось, но пришлось, и я покачала головой. Дядьканахмурился, сверля меня взглядом.

– Эту фотографию ты мне прислала? – наконец спросил он.

– Извините, – промямлила я, – но вы ошибаетесь.Ничего я вам не посылала. Если честно, я с трудом представляю, кто вы.

Он опять уставился на меня, потом вдруг погрозил пальцем изахихикал. Выглядело это совершенно по-дурацки, и я забеспокоилась. Тут дядькаперестал хихикать и заговорил:

– А ведь я поверил. Молодец. Ты, конечно, права.Осторожность прежде всего. Молодец, – повторил он. – Значит, ты меняне знаешь? Что ж, давай знакомиться. Зовут меня Семен Иванович, фамилия Бойко.А ты, значит, Серегина жена? Красавица. И глазки умненькие. Не то что у дурымоей, вылупит глазищи коровьи… – Он досадливо сплюнул. – Ну, а теперьдавай о деле поговорим.

Какие у нас с ним могут быть дела, я даже затруднялась представить,но покорно кивнула, опасаясь разозлить его. Чем больше я наблюдала за дядечкой,тем опаснее он мне казался. Я даже ежиться начала, точно от холода.

– Я знаю, что ты с Серегой разводишься. Нехорошо это, непо-божески, но тебя понимаю. Кобель, чего с него возьмешь. И женскую твою обидутоже могу понять, от такой-то красоты – и по бабам… Или у тебя другойинтерес? – заговорщицки подмигнул он, ко мне перегибаясь и переходя нашепот. – И это тоже понятно. Деньги у кого лишние? Такой красавице денежкинужны, тряпки там, побрякушки, машину хорошую, чтоб красоты не портила. Угадал?А он тебе ни копейки не дал. Ведь так?

– Если вы… – начала я, пребывая в легком шоке, он махнулрукой.

– Да все ясно, дело-то житейское. Тебе сейчас вдовство оченьна руку, верно? Но и ты пойми, вот это… – тут он постучал желтым ногтем пофотографии, – никто видеть не должен. Никто. Дело чести, знаешь ли. Теперьпоняла?

– Поняла, – поспешно кивнула я.

– Вот и отлично. Что делать с Серегой, мы подумаем, афотографии верни. Все, что есть. И пленки.

– Я с удовольствием, только, видите ли…

Дядька нахмурился и вновь погрозил пальцем.

– Не вздумай шутить со мной. Даю тебе два дня. И не советуючто-нибудь оставить на память. Толик! – крикнул он. В зале тут же появилсямолодой человек, что встречал меня у дверей, и дядька кивнул ему: – Проводи.

На негнущихся ногах я покинула заведение, плюхнулась вмашину и зло чертыхнулась. Марья заглядывала в глаза, очень раздражая менясвоим поведением.