Ни в этот день, ни в следующий Рикардо Рейс не выходил изномера. Зашел проведать его Сальвадор, справился о его здоровье Пимента,сообщивший, что весь штат служащих «Брагансы» желает сеньору доктору скорейшеговыздоровления. Лидия, скорее по негласному соглашению, чем во исполнениеофициального приказа, полностью взявшая на себя обязанности сиделки, ибо длясестры милосердия не хватало ей квалификации и навыков, за исключением тех,какими каждая женщина наделена от природы, перестилала ему постель, поила чаемс лимоном, вовремя подавала лекарство, подносила к губам ложку с микстурой и —об этой волнующе интимной терапии никто, кроме них двоих, не знал — энергичнорастирала горчицей икры для того, чтобы тканевая жидкость, иначе именуемаягумор, перестав отягощать собой голову и грудь, прилила к нижним конечностям, аесли этой цели лечение достичь не смогло, то другую, не менее значительную,выполнило успешно. При таком множестве забот и обязанностей, свалившихся наЛидию, никого не удивляло, что она проводит столько времени в двести первомномере, а если кто-нибудь, спрашивая о ней, слышал в ответ: Она занята ссеньором доктором, то позволял себе отпустить по этому поводу лишь самую что нина есть крошечную шпильку, приберегая на потом, припрятывая до поры жало,коготь, клык. А и в самом деле — что могло быть невинней картины, которуюявляли собой подпертый подушками Рикардо Рейс и Лидия, упрашивающая его: Ну,еще ложечку, речь идет о курином бульоне, больной не желает его доедать, потомучто аппетита нет, но также и потому, что хочется покапризничать, и обладающемунесокрушимым здоровьем счастливцу все это покажется игрой, да притом нелепой,что ж, вероятно, так оно и есть, ибо не столь уж тяжко болен Рикардо Рейс,чтобы не похлебать супчику собственными силами и средствами, но, впрочем, двоимиграющим видней. И если сблизит их какое-нибудь более волнующее прикосновение —ну, скажем, он дотронется до ее груди — то дальше этого дело не пойдет: оттого,быть может, что есть в болезни что-то возвышенное, нечто сакральное, хотя ересинередки и в этой религии, но святотатственные поползновения нарушить таинство,попрать догмат будут Лидией пресечены: Вам сейчас нельзя, и восславимщепетильность сиделки, целомудрие любовницы, которые, глядишь, и вразумят его.Вероятно, без этих подробностей вполне можно было бы обойтись, но кое о чемболее важном упомянуть следует — о том, что в эти двое суток с удвоенной силойлил дождь и непогода разыгралась всерьез, причинив такой ущерб карнавальномушествию в последний день масленицы, что людям надоело и говорить об этом, ислушать, нельзя также упустить из виду и события во внешнем мире, в которыхтакже недостатка не было, хотя при всем их изобилии сомнительно, чтобы имелоотношение к существу нашего рассказа обнаруженный, например, в Синтре трупнекоего Луиса Уседы Усеньи, пропавшего без вести еще в декабре, и тайна егоисчезновения не раскрылась бы до сих пор, а может, и до Страшного Суда, если бв это самое время не разверзли уста свидетели, а если так, то можноограничиться упоминанием об этих двоих — постояльце и горничной — пока непройдет у него окончательно этот грипп или что там? — простуда? — и не вернетсяРикардо Рейс в мир, Лидия — к своим швабрам, и оба — к ночным забавам, которыев зависимости от того, насколько остра надобность и притуплена бдительность,будут то скоропалительны, то продолжительны. Рикардо Рейс не вспомнил о том,что завтра, в среду, приедет Марсенда — его это осеняет, и если он удивилсяэтому открытию, то тоже — как-то отстраненно, потому что болезнь ослабила тугиенити воображения, да и что такое, в конце концов, жизнь, как не выздоравливаниеот застарелой, неизлечимой и периодически обостряющейся болезни, промежуткимежду приступами которой называем мы здоровьем — надо же как-то назвать, чтобыобозначить разницу между двумя состояниями. Да, приедет Марсенда с подвязаннойна косынку рукой, приедет в поисках несуществующего средства исцеления, иприедет с нею отец, нотариус Сампайо, влекомый, правда, в столицу не стольконадеждой на излечение дочери, сколько прелестями некой дамы, если, конечно, онвообще давно уже не утратил эту надежду, обретя утешение на некой груди, неслишком, надо полагать, отличающейся от той, на которой покоит сейчас главудобившийся своего Рикардо Рейс: Лидия, стало быть, уже не противится егопорывам — даже она, столь мало сведущая в медицине, понимает, что сеньор докторна поправку пошел.

А в среду утром пришла повестка. Не сама, конечно, пришла, ав управляющей руке Сальвадора, который доставил ее Рикардо Рейсу лично, принявв расчет важность этой бумажки и серьезность пославшего ее учреждения,именуемого ПВДЕ[29] и до сих пор никак не упоминавшегося в нашем повествовании— нужды не было, а теперь, значит, возникла — так что не стоит думать, будтоесли мы что-то не упомянули, то этого и не существует: вот вам и прекрасныйпример обратного — казалось, что ничего на свете нет важнее болящего РикардоРейса и ходящей за ним Лидии, а в это самое время писарь уже заполнилтипографский бланк, которому надлежало быть доставленным в отель, о чем никтоиз нас даже не подозревал: Да, вот, такова жизнь, не ведает никто из нас, чтодень грядущий нам припас. Многообразные чувства отражаются на лице Сальвадора —оно не то чтобы хмуро, как затянутое тучами зимнее небо, а скорее, озабочено, ивыражение на нем пристало тому, кто, подбивая месячный баланс, обнаруживает,что сальдо ниже той суммы, которая ожидалась в ходе мысленных прикидок: Вот вамтут повесточка пришла, — говорит он, и на того, кем заинтересовались власти,глаза его устремлены так же недоверчиво, как на колонку несходящихся цифр: Гдеже ошибка, двадцать семь да пять, это будет тридцать три, а надо бы знать, чтодвадцать семь да пять в сумме, хоть застрелись, никак не дают больше тридцатидвух. Мне? — и легко понять недоумение Рикардо Рейса, ибо он чувствует за собойвину, пока еще не всегда караемую полициями мира сего, в том лишь, что принималу себя женщину, причем в ее свободные часы, но это ведь вроде еще непреступление? Но еще больше повестки, которая пока не вручена, беспокоит еговыражение, застывшее на лице управляющего, и его немного вроде бы подрагивающаярука: Откуда бы? — но тот не отвечает, ибо есть слова, которые не должнопроизносить вслух, их следует прошептать, передать знаками, а лучше всегопрочесть про себя, как и поступает сейчас Рикардо Рейс, расшифровывая зловещуюаббревиатуру, — чего бы это я им понадобился? — за вопросом, заданным снебрежной бравадой, следует успокоительное: Должно быть, что-нибудь напутали —специально, чтобы рассеять недоверие Сальвадора: так, здесь вот распишусь,принял к сведению, второго марта явлюсь, к десяти утра. Улица Антонио МарииКардозо, это недалеко отсюда, подниметесь по Розмариновой, дойдете до церкви науглу, там направо и еще раз направо, впереди будет кинотеатр, а на другой стороне— театр Людовика Святого, был такой французский король, прекрасное место, чтобыразвлечься, все виды искусств, а это здание — чуть подальше, не ошибетесь, аможет быть, ошибка уже совершена, да такая, что вот — вызывают его, призывают кответу. Суровый Сальвадор удаляется, чтобы официально гарантировать вестникуили кто он там? курьер? рассыльный? — что повестка вручена, а Рикардо Рейс, содра болезни переместившийся на диван, читает и перечитывает уведомление овызове — С получением сего вам надлежит явиться — но зачем, о боги, я ведь ни вчем не замешан, ни сном, как говорится, ни духом, им нечего поставить мне ввину, я не заговорщик, особенно после того, как по рекомендации Коимбры прочел«Заговор», и у меня в ушах еще звучат слова Марилии: Папу арестовали два дняназад — уж если с папами такое происходит, то что же со мной будет? И всяобслуга отеля «Браганса» уже знает, что постояльца из двести первого, доктораРейса, который два месяца как приехал из Бразилии, вызывают в полицию, неиначе, как натворил что-нибудь там или уже здесь, не хотел бы я быть в егошкуре, может, и не выпустят, нет, когда хотят посадить, повесток не присылают,просто пришли бы да забрали. Когда вечером Рикардо Рейс, достаточно окрепший,чтобы пойти поужинать, спустится в ресторан, он увидит, как официанты избегаютего взгляда, как все незаметно сторонятся его, одна только Лидия не поддаласьэтому — чуть только Сальвадор спустился на первый этаж, она — встревожилась,бедная девушка — тотчас появилась в номере: Правда, что вас в ПВДЕ вызывают?Правда, вот повестка, но беспокоиться нечего, должно быть, что-нибудь сдокументами не так. Дай-то Бог, от этих людей добра не жди, я слыхала, мне братрассказывал. Я и не знал, что у тебя есть брат. Да как-то не сказалось. Тывообще ничего не рассказывала мне о себе, о своей жизни. Вы не спрашивали.Верно, я знаю только, что ты живешь здесь, в отеле, и в выходные уходишь, знаю,что ты не замужем и, судя по всему, не собираешься, вот и все сведения. Нам свами — хватит, ответила Лидия, и от четырех слов, произнесенных просто и безмалейшего вызова, сжалось сердце у Рикардо Рейса: звучит, конечно, банально,однако он почувствовал именно это — что сердце сжалось — может быть, она и самане вполне отчетливо сознавала, что произнесла, а просто хотела пожаловаться — ана что? — а может быть, и вовсе не было в этих словах ничего, кроме констатацииочевидного факта, вроде того, как говорят: Ой, дождь пошел, но тем не менеепрозвучала в этих внезапно сорвавшихся с языка словах горчайшая ирония, и в настоящемромане это означало бы: Я, сеньор доктор, здесь в прислугах,подай-при-ми-пошла-вон, еле-еле читать-писать умею, и потому вовсенеобязательно, чтобы у меня была своя жизнь, а и была бы, то какой бы надо ейбыть, чтобы вас ею заинтересовать — мы могли бы и дальше писать в этом духе, добесконечности нанизывать слово к слову, но эти четыре «нам с вами — хватит»заменили все прочие, а если бы слова разили, как шпаги, пал бы Рикардо Рейс,обагренный кровью. Лидия собирается уйти — верный знак, что слова былинеслучайны: есть такие фразы, что произносятся будто мимоходом, словно междупрочим, и один Бог знает, какие жернова их мололи, какие фильтры отцеживали,прежде чем сказались они, но уж когда скажутся, то прозвучат непреложнейсоломоновых решений, и лучше всего после этого уже ничего не говорить, а ещелучше будет одному из собеседников удалиться — тому, кто произнес их, либотому, кто выслушал, но, как правило, этого не происходит: люди все говорят даговорят, топя в потоке слов смысл, выявившийся минуту назад так определенно ивесомо: Что же тебе рассказывал брат и кто он такой? — осведомился РикардоРейс. И Лидия уже не уходит, а покорно возвращается и, обессмысливая своймолниеносный выпад, принимается объяснять: Он во флоте служит. В торговом? В военно-морском,матрос с «Афонсо де Албукерке». Он старше тебя или младше? Ему двадцать тригода, зовут Даниэл. А я ведь даже не знаю, как твоя фамилия. Мартинсы мы. Этопо отцу? Нет, это матери фамилия, кто отец, не знаю, никогда его не видала. Абрат как же? Это сводный брат, единоутробный, его отец умер. Вот оно что. Таквот, Даниэл против того, что делается, и он мне рассказывал. Ты что — так мнедоверяешь? Ах, сеньор доктор, если бы я вам не доверяла, то. Одно из двух: либонаш Рикардо Рейс — никуда не годный фехтовальщик, беспечный в защите, либо этаЛидия Мартине — истая дева-воительница, до зубов вооруженная амазонка, тягатьсяс которой бесполезно, хотя можно рассмотреть и третий вариант: оба отринуливсякую предусмотрительность, не пользуются взаимными промахами, чтобы нанестиразящий удар, и уж тем более — не предаются тонкостям изощренного анализа, аразговаривают бесхитростно: он — сидя, по праву выздоравливающего и постояльца,она — стоя, как лицо подчиненное, и, быть может, оба несколько даже удивленытем вдруг открывшимся обстоятельством, что им есть что сказать друг другу, исколь пространны эти диалоги по сравнению с быстрым и кратким обменомрепликами, который происходит по ночам и почти ничем не отличается отпервобытных и простейших звуков, исторгаемых самой плотью. Теперь Рикардо Рейсосведомлен, что учреждение, куда ему надлежит явиться в понедельник, пользуетсянехорошей славой и еще более нехорошие дела творит, и только пожалеть можнотого, кто попадает туда: это — пытки, это — муки, это — круглосуточные допросы,хотя Даниэл судит не на основании собственного опыта, а пока всего лишь порассказам, как и почти все мы, но если не врут поговорки, несется время временивослед, на все моря моряков не хватит, никто не знает, для чего его Бог хранит,и грядущим нашим распоряжается Бог, причем даже краешком не приоткрывает намсвоих намерений, не давая принять меры предосторожности, и это наводит наподозрения — может быть, Господь плохо распоряжается вверенным ему капиталом,ибо даже и собственной судьбы не в силах был предусмотреть: Стало быть, нафлоте не любят правительство? — подвел итог Рикардо Рейс, а Лидия лишь пожалаплечами, она-то ведь лишь передавала крамольные речи моряка Даниэл а, брат,хоть и младше ее, а мужчина, а мужчинам в большей степени свойственна дерзкаянезависимость суждений, женщины же, если что узнали, то, значит, им эторассказали, предупредив — смотри, только язык не распускай, а Лидия распустила,но, будем надеяться, обойдется.