– Это не мой дом, – выдавил Лавровский. – Как же ты непонимаешь, что я не могу!.. Не могу!..

– Ты все можешь, – отрезала она и в зеркале посмотрела нанего. Ее взгляд через зеркало показался ему убийственным, словно онаприкидывала, как станет избавляться от его трупа. – Ты просто устал, Димочка,милый! У нас все хорошо. У нас все замечательно, а потом будет еще лучше. Мы стобой молодцы, ну! Мы же победили!

– Я погиб, – прошептал Лавровский, взял себя руками зависки, как в театре, и зашатался из стороны в сторону. – Я погиб.

И больше всего на свете ему вдруг захотелось, чтобы ничегоэтого не было, чтобы все стало как прежде – когда он еще любил Светку, а Светкалюбила его, когда она носила свитера с высоким горлом и пела про солнышколесное. Ему захотелось домой, на родной, привычный, уютный диван, и чтобыСветка подумала, что он заболел, и приносила бы ему питье в привычной кружке сжелтым цветком на боку, чтобы жалела его, а он бы все-все ей рассказал, ивдвоем они бы уж придумали, как им жить дальше!..

Впрочем, все это глупости.

Нельзя вернуть то, чего нет, а стать Пилюгиным он неможет!.. И сейчас у него есть только это – холодная чужая женщина с ярконакрашенным ртом и взглядом несостоявшегося убийцы, крохотная чужая квартирка,заваленная барахлом, темная комнатка с голым замерзшим тополем за давно немытым стеклом и сознание того, что он совершил непоправимое, страшное. И всеродное и хорошее, что было когда-то, теперь… не его!

– Димочка, ты мне надоел, – заявила Ира. – Прекратиистерику. Если не хочешь оставаться, надевай штаны, и я тебя отвезу к твоейдуре-женушке. Только учти, что долго я этого не потерплю, хватит с меня.Побаловались, надо и по-человечески пожить!

– Что значит по-человечески? – зачем-то спросил Лавровский.

– А то и значит. – Она швырнула в него брюками так, что онипопали прямо ему в физимономию. – Мне уже двадцать восемь, и я только один раззамуж сходила! В девках куковать до старости неохота, а теперь я невеста сприданым, да, Димочка? Так что ты или женись, или, милый мой, выметайся из моейжизни навсегда. Понял, солнышко? Или еще раз объяснить?

– Ира! Я… не могу. Я должен с Хохловым…

– Вот с Хохловым ты как раз ничего и не должен, – сказалаона и опять посмотрела на него так, что ему захотелось, как маленькому, втянутьголову в плечи. – Муженек, светлая ему память, мне не только машину оставил ибарахло всякое! – И она пнула ногой розовый пуфик, который покатился и бесшумностукнулся о кровать. – Он же в бандитах ходил, Витюся мой! У меня, солнышко,связи есть всякие разные, хорошие! Так что ты учти это на будущее, когда ксвоему другу каяться пойдешь! Сто раз подумай, Димочка, а потом иди. А то,неровен час, случиться что-нибудь может, не с тобой, так с детьми.

Лавровский заплакал:

– Ира!!

– Ты едешь или не едешь? И подумай, подумай, Димочка! Я жетебя не заставляю на мне жениться! Но тогда придется отступные платить! Ты мнезаплатишь, Димочка?

И она снова присела рядом с ним, прижалась щекой к голомухолодному плечу и слегка пощекотала под ребрами.

Да. Не повезло. Не мужик, а так, ерунда какая-то, тряпка итюфяк. Хотя все равно, свою роль он сыграл и все, что нужно, проделал какмиленький. Теперь следует подумать, что с ним дальше делать, не держать же насамом деле при себе! А то он вон в какой истерике, еще дел натворит!.. Не-ет,надо избавиться от него, и побыстрее, и поаккуратней, желательно так, чтобы онсам под электричку прыгнул, и…

… и тут он услышал, как в кармане у него зазвонил мобильный,но отвечать ему было некогда. Он несся на вопли, которые все продолжались, какбудто из-под земли.

Под стеной дома копошилась какая-то тень, и подвальнаядверца была открыта, а больше ничего не видно.

– Пошла!! – закричали истошно. – Пошла отсюда! Ну!! Ну!!

Хохлов затормозил на асфальте, опять чуть не упал,перепрыгнул низкий заборчик и побежал к подвалу. В это время открыласьподъездная дверь и показалась Ольга в белой шубе.

– Стой там! – крикнул Хохлов. – Не подходи!

– Вон!!! – визжали из подвала. – Вон пошла!! Пошла!!

Тут он сообразил, что никто никого не убивает. Кричитгромко, но не убивает.

Ему стало жарко на почти тридцатиградусном морозе, и оноткинул капюшон. Глубоко вздохнул, зажег фонарь и посветил:

– Что случилось?

– Кто там?!

В луч фонаря попался пуховой платок и шапка пирожком, и онпонял, что истошным голосом кричала в подвале его недавняя знакомая,домоуправша Валентина Петровна.

– Что случилось? – повторил Хохлов. – Вы что? Упали? Вампомочь?

– Сынок, – плачущим голосом сказала домоуправша, – вотхотела дверь проверить, а она отперта! Хакимка-подлец недосмотрел! Я вошла, атут пакость эта! Беги, сынок, за Хакимкой, он у охранника в будке телевизорглядит!

Хохлов ничего не понял.

– Какая пакость? Вы живы? Или вам «Скорую» вызвать?!

– Митя, что там случилось? – издалека тревожным голосомспросила Ольга. – Тебе помочь?

– Да забралась она сюда и родила, видать! Давай, сынок, бегиза Хакимкой, чтоб он ее удавил! Я сама не сумею!..

– Кто родил?! – заорал Хохлов. – Кого удавил?!

Он шагнул в подвал, опять споткнулся – ну что за деньсегодня такой, все он спотыкается! – и налетел на Валентину Петровну.

– Ты гляди, куда прешь, сынок! Или… может, ты сам? У тебя табельноеоружие есть?

– Чего-о?

И тут наконец он понял в чем дело.

Под трубой на полу лежала собака, показавшаяся в светефонаря огромной и очень лохматой. Почему-то она не рычала и не скулила, а,подняв громадную башку, следила за Валентиной Петровной и Хохловым. У нее подживотом копошилось и попискивало мелкое и круглое.

– Голыми руками ее не возьмешь, – скороговоркой объяснялаВалентина Петровна. – Не дастся! Хакимка-подлец дверь не запер! А она тута иродила, сука проклятая! Ты бы пристрелил ее, сынок, только дай я выберусь, а тоуши полопаются. Есть у тебя вооружение-то? А сосунков вон в снег покидать. Кутру замерзнут, и вся недолга!

Хохлов повернулся и посветил ей в лицо, как светятспецагенты в кино во время своих спецопераций. Она поправляла платок и шапочкупирожком. Варежку она сняла, и у нее была узловатая рука человека, который всюжизнь много и тяжело работал.

Самая обыкновенная – вот в чем штука. Самая обыкновеннаяпожилая тетушка, которая ревностно относится к своей работе и любит внуков.