– Это точно, – охотно согласилась домуправша. – Я, бывало,иду с завода, и мне уж сто раз скажут, что Светочка, дочку мою так звать, сошколы пришла и на каток побежала!..

– Спасибо вам, Валентина Петровна, – сказал Хохловпроникновенно. – Я еще тут посмотрю, а вы, если что увидите подозрительное,сразу в милицию звоните! По ноль-два.

– Да уж знаю, знаю! Сто раз говорено!

Она еще постояла на тротуаре, потом выразительно вздохнула,глядя на черное пятно на снегу, и медленно пошла вдоль дома. Хохлов проводил еевзглядом, потом вынырнул из-за ленточек и обежал сугробы.

Сломанные ветки торчали из примятого сугроба. Хохлов присели вгляделся внимательно и даже фонарем посветил. Если драка была у подъезда –та самая, которую видела соседка со своей таксой, – почему кусты сломаны состороны асфальтовой дорожки?

Он еще посветил, а потом поднялся и посмотрел вдоль дома.Отсюда уже была видна стоянка – не вся, а несколько машин, ночевавших ближе кметаллической решетке забора. Асфальт был расчищен до самой стоянки, и с левойстороны снег лежал идеально ровным сугробиком. Видно, снегоочистительная машинадворника Хакима бросала снег именно на левую сторону. Хохлов немного прошел всторону стоянки. Снега было много, гораздо выше, чем по колено, но до самойстоянки в нем не было никаких следов – ни детских, ни собачьих. Хохлов ещепосветил и посмотрел. Нет следов!

Тогда почему кусты сломаны?..

Он поспешно вернулся к полосатым ленточкам, трепетавшим наветру. Так и есть. Здесь сугробик был примят и кусты поломаны. Кто-то зачем-толез через них на асфальтовую дорожку, хотя с другой стороны, у подъезда, былорасчищено и освещено.

Если бы здесь лазили ребятишки, бдительная ВалентинаПетровна давно заметила бы поломанные кусты, а она заметила их только сегодняутром. Из этого следует, что кто-то лез через сугроб именно вчерашней ночью,когда убили Кузю.

Кто?.. Зачем?..

Хохлов задрал голову и посмотрел вверх, на торцевую стенудома. Капюшон упал, и уши от мороза моментально съежились, будто в трубочкусвернулись. Он вернул капюшон на место.

Нужно научиться думать, абстрагируясь от эмоций инакопленных прежде знаний, говаривал Виктор Ильич Авербах. Только тогда у васесть шанс понять, способны ли вы думать самостоятельно, или все, что выпринимаете за свои мысли, – суть чужие идеи, которые вам хочется выдать засвои.

Хохлов попытался абстрагироваться.

Он снова присел на корточки и снова зажег свой фонарик, нона асфальтовой дорожке не было никаких следов, по которым можно было бызаключить, что в ночь убийства здесь проходил кассир Сидоров, женатый вторымбраком, имеющий старшую девочку и младшего мальчика, страдающий хроническимревматизмом и вазомоторным ринитом, страстный рыболов, читающий газету «Труд» ивыращивающий на даче особый сорт баклажанов!..

Ну, никак невозможно было заключить ничего подобного!

Хохлов еще порылся в снегу, чувствуя, как замерзают пальцы,и вдруг в луче фонаря что-то блеснуло. Он потянулся и вытащил зажигалку. Самуюобыкновенную пластмассовую зажигалку с колесиком и надписью черными буковками.Хохлов поднес фонарик, чтобы ее прочитать. «Городское такси» вот что там былонаписано. В прозрачном пластмассовом тельце болтался газ, довольно много. Врядли зажигалку кто-то выбросил, скорее всего, просто уронил.

Уронил как раз в том месте, где кусты были сломаны и снегпримят.

Хохлов сунул зажигалку в карман, намереваясь еще поискать«улики и вещественные доказательства», но истошный крик вдруг разорвал морознуютишину засыпающего двора. Крик был настолько душераздирающий, что Хохлов вскочил,позабыв, что именно должен был искать, фонарик у него погас, он побежал заугол, поскользнулся, чуть не упал, выскочил к подъезду и…

– …и дальше что? – спросила Ира в трубке скользким голосом,но Лавровский уже давно знал все оттенки ее голоса и понимал – она ломается.

– И Хохлов нас всех отпустил!.. У меня теперь до вечеравремя есть. Давай встретимся, а?

Ира надолго замолчала.

Лавровский, держа трубку плечом и сунув руки в карманы,перепрыгивал с ноги на ногу, сильно мерз. Машины у него не было, за рулем его«укачивало», так он объяснял друзьям, и передвигался он так, как ипредназначено людям самой природой – на своих двоих и еще на электричках,маршрутках и автобусах.

– Н-ну… не знаю, – протянула Ира. – Мы с девчонкамисобирались пойти в кафе… Не знаю!

Это означало, что он должен немедленно пригласить ее в кафе,а ему не хотелось, ах, как не хотелось. Город маленький, все на виду, ещеляпнет кто-нибудь Светке, что он среди бела дня с дамой в кафе столовался,выйдет история!

– Ир, ну зачем нам в кафе, а? – забормотал он, ненавидя себяза то, что как будто навязывается, канючит. – Ну, поедем к тебе! Ты жпонимаешь, что я не могу!

– Не можешь и не надо! – весело сказала Ира. – Езжай себедомой, к детишкам, к супруге, а я с девчонками! У нас такое кафе открыли! Все,кто был, говорят – прямо по высшему разряду! Называется «Ритц».

Лавровский засмеялся.

– А чего смешного? – вскинулась Ира. – Ну, «Ритц», и что?Красивое название такое!

– Да ничего, – сказал Лавровский и перестал перепрыгивать сноги на ногу. – «Ритц» – самый дорогой отель города Лондона. В городе Лондоне вэтот отель на пятичасовой чай можно попасть только по предварительной записи итолько в соответствующем костюме. В твой «Ритц» тоже нужно сначалазаписываться?

Ледяное молчание было ему ответом, и с тоской и ужасом вкоторый раз он подумал, что попался. Наконец-то он попался так, как непопадался никогда, и это ему наказание за все грехи.

Как видно, их было немало, потому что наказаниевоспоследовало суровое.

…Почему у него не получилось?! Почему у него ничего невышло-то?! Из-за того, что так и не смог заработать денег? Но ведь ОльгаПилюгина много лет любила Димона… просто так. Просто так, без всяких денег! Онауже начала свое «мелкое и среднее предпринимательство», а Пилюгин все еще сиделв НИИ и заколачивал восемьдесят долларов в месяц и наотрез отказывался уходить,потому что считал, что смыслит только в науке! Она моталась в Москву, нашвейной машинке шила первые заказы, а он все сидел и сидел в НИИ, а когда ушел,было уже поздно. Все теплые места давно были разобраны «своими», потому что ктому времени уже появились новые «свои», и Димон в бизнесе зарабатывал тожемало, как все клерки средней руки, а Ольга все равно его любила!

Почему же он, Лавровский, не смог жить так просто и ясно,как живет Димон Пилюгин? С такой бесстрашной и искренней верой в то, что всебудет хорошо?!