– А если нет вооружения, за Хакимкой надо сходить, чтоб онудавил. Он промашку допустил, пусть он и ликвидирует! Да ты не жалей, сынок! –вдруг сказала она добрым голосом. – Этих собак развелось видимо-невидимо, скоролюдям места не останется! И все заводят их, заводят, дармоедов! А хочешь,постереги, я сама сбегаю до каптерки! Только не уходи, а то, неровен час, онаих куда в другое место перетащит, ищи потом по всему двору!

Хохлов кивнул.

– Ты чего молчишь-то, сынок?

– Я говорю, идите за вашим Хакимом! Я… постерегу.

– Может, попробуешь сосунков вытащить? Или не даст она,зараза? А то бы вытащил пока, да вон в сугроб!..

– Идите уже, – сказал Хохлов таким голосом, какимразговаривал только на работе, когда ему сообщали, что завод задерживаетвыполнение заказа на трубы примерно месяца на три, а там видно будет! – Ну?!

Валентина Петровна, хороший и бдительный домоуправ, нацепиласвою варежку, перевалила порог и засеменила по расчищенной асфальтовой дорожке.

– Значит, так, – быстро проговорил Хохлов и присел накорточки рядом с собакой, которая все молчала и только мелко дрожала отнапряжения. – Ты сейчас встанешь и пойдешь за мной, поняла? Твоих детей мызаберем с собой. Сколько их там, а?

И он посветил на собачий живот и сунул руку в густоешерстяное тепло. Собака грозно и утробно зарычала, но Хохлову некогда было еебояться.

– Ты чего? – спросил он, шаря в шерстяном и теплом. Тамвозилось, недовольно попискивало, но он не понимал, сколько их. – Дура совсем?Не слышала, что тебя надо удавить, а детей твоих поморозить?

Собака перестала рычать.

– Вот именно, – сказал Хохлов.

Двух он нашарил, но, кажется, были еще. Этих двух оносторожно вытащил из-под материнского брюха и рассовал за пазуху, на двестороны. Выглянул из подвала и крикнул:

– Ольга! Давай быстрей!

Собака опять зарычала и вдруг вскочила на ноги, оказавшись,таким образом, Хохлову примерно по пояс.

– Ну, ты здорова! – заметил ей Хохлов. На полу остался ещеодин щенок, увесистый и мохнатый. Он недовольно запищал, лишившись тепла изащиты, и стал тыкаться в разные стороны.

– Мить, ты чего? И куда наша Валя понеслась?

– Ольга, там еще один. Бери его, и пошли отсюда.

– Кто?!

– Свиной пыхто, – сказал Хохлов и сунул щенка ей в руки.

Ольга сделала то, что сделали бы все женщины на свете –кроме одной, по имени Валентина Петровна. Она прижала к себе собачьего ребенкаи запричитала, какой он хорошенький и маленький.

– Собирайтесь, мамаша, – велел Хохлов собаке, котораярычала, вздыбив шерсть, но никак им не мешала. – Давай, давай, шевелись! Ольга,выходи отсюда!

Телефон у него в кармане опять зазвонил, но Хохлову было недо него.

Ольга, сунув за отворот шубы шерстяной недовольный оковалок,выскочила из подвала, и Хохлов полез за ней, а собака все не шла.

– Ну и сиди здесь, – сказал Хохлов. – Жди, когда тебя Хакимудавит!

Он стал выбираться за дверь, и тут собака легонько цапнулаего за джинсы.

– Пошли! – заорал Хохлов. – Ну!..

И она поняла, отпустила и двинулась за ним. Вдоль дома, подсамой стеной, как совершающие побег из тюрьмы – первая Ольга, замыкающаяогромная собака, – они добрались до подъезда. Ольга полезла в карман заключами, когда на асфальт упали две неестественно длинные островерхие тени ипослышались голоса.

– Быстрее! – прошипел Хохлов. Щенки возились и пищали.Собака ждала и тихонько рычала.

Ольга выхватила ключи, уронила в снег, нагнулась и сталаискать.

– Как ты мог, турецкая твоя морда, подвал не запереть? –слышалось совсем рядом. – Она там и пристроилась, пакость эта! Да еще ссосунками! И у этого, из милиции, никакого вооружения нету, чтобы пристрелить!Значит, удавишь и к ящикам оттащишь, слышишь, Хакимка? А сосунков утромподберешь.

– Да вэдь они нэ мэшают! – жалобно отвечал второй голос. –Нэ могу я собак давыть! И дэти у нее малые!

– Ничего не знаю! Сам допустил, сам и дави теперь!

Ольга нашла ключи, отперла, толкнула дверь, и они все как-томоментально протолкались внутрь.

Дверь закрывалась очень медленно, и все вместе они ринулиськ лифту, словно на самом деле боялись Валентину Петровну, словно она на самомделе могла их остановить и силой отобрать у них щенков и убить собаку!

– Может, ты мне объяснишь, что случилось? – спросила Ольга,когда они наконец ввалились в квартиру. Спросила, но дожидаться ответа нестала.

Она бережно вытащила из-за пазухи щенка, сунула Хохлову вруки и велела подержать. Собака, на свету оказавшаяся еще более лохматой,свалявшейся и светло-коричневой масти, волновалась и рычала, и Ольга сказала,чтобы Хохлов дал ей понюхать щенка, пока найдется какое-нибудь старое одеяло.За пазухой его куртки происходило движение, возня и слышался писк.

– Видала? – спросил Хохлов и сунул собаке под нос щенка. – Аты идти не хотела. Оль! – крикнул он в глубину квартиры. – Ты особенно несуетись, я их к себе заберу!

Ольга показалась в коридоре с одеялом в руках.

– Всех?! – ужаснулась она и расстелила одеяло. – Иди,собака! Иди, ложись! Мить, как ты думаешь, она хочет есть? У меня есть щи. Смясом.

– Конечно, хочет, – Хохлов присел и вывалил из-за пазухиоставшихся щенков. Они были здоровенные, в мать, лобастые и похожие намедвежат. – Она же кормящая! Все кормящие постоянно хотят есть.

– Откуда ты знаешь? Или ты тоже был кормящей матерью?

Собака подошла, посмотрела на своих детей, которыекопошились и попискивали на одеяле, а потом на Хохлова.

У нее была замученная морда, а выражение глаз точь-в-точькак у Ольги, когда она рассказывала о том, что Димона арестовали.

– Навязались все на мою шею, – сказал Хохлов в сердцах. – Ау меня, между прочим, друга убили и денег украли целый мешок. Давай ложись,мамаша! Куда я вас всех теперь дену?

– Да, – согласилась Ольга у него за плечом. – Куда ты ихвсех денешь?..

Она постелила на пол газету, а на нее поставила миску, оченьбольшую миску молока, наверное, целый литр.

Собака посмотрела на молоко и опять перевела взгляд наХохлова.

– Ты ее смущаешь, – сказала Ольга. – Она стесняется есть припосторонних.

– Ешь, – велел Хохлов. – Ешь, не ломайся.