– А ты как хотел? Договорчик составляливаши земные юристы. Они во мраке веками скучают, вот и изощряются. За бутыльамброзии маму свою родную на три века в лизинг отдадут. И вообще, уверена, ты сТухломоном еще встретишься! Он, если на чей эйдос глаз положил, никогда неотступится. Ушлый гад! – сказала Улита и, отчего-то рассердившись,стукнула по стопке бумаг на столе у Мефодия. – А это что? Ишь сколькодоносов напринимал! Это они, паразиты, про новенького разнюхали и насовали! Вдругой раз сразу по мордасам, по мордасам! Я им покажу доносы!

– А что, нельзя было брать? Давайвыбросим! – предложил Мефодий.

– Ты что, опух: выбросим? Печать ставил?Ставил! Стало быть, дело принять к исполнению. Разбирайся потом с Канцелярией.У нас все строго! – заявила Улита.

Галдящая очередь комиссионеров напирала. Пахлопотом, табаком и мелкими страстишками.

Вдруг смоляной, упругий, словно из блестящегоэбенового дерева выточенный, юноша-джинн, натертый пахучими восточными маслами,материализовался посреди приемной и осклабился, бесцеремонно разглядывая Улиту.С плеча у джинна свисала брезентовая сумка с эмблемой курьерской почты стражеймрака. Обнаружив, что Улита, занятая дрессировкой комиссионеров, его незаметила, юноша подкрался и нежно подул ей в ушко. Тяготеющие к глобализмуформы Улиты произвели на страстного джинна неизгладимое впечатление.

– Некогда! Не видишь, работаю? Вечеромзалетай, Али! – отмахнулась Улита.

– Вай! Я нэ Али, я Омар! – обиделсяджинн, пожирая Улиту страстным взглядом.

– Омар? А Али куда делся? Так тыновенький, что ли?..

– Пачэму новенький? Зачэм новенький? Я нэновенький! Я сэйчас буду от огорчения старэнький! – обиделся юноша-джинн иснова подул в ушко.

– Я же сказала: некогда, Омар! Вечеромзалетай! И прихвати чего-нибудь перекусить. Только, умоляю, без магии. У меняот наколдованных продуктов изжога, – смягчилась Улита.

Юноша-джинн просиял и собрался испариться.

– Эй! – сказала Улита. – Аработа? Давай то, что ты принес! Вечно вам напоминать надо!

Джинн хлопнул себя по лбу.

– Вай! Савсэм забыл! Срочное послание дляАрея! – Он сунул Улите длинный конверт и исчез, обратившись в столб дыма.Напоследок он еще раз успел ухмыльнуться, упаковав в одну ухмылку все своивечерние планы.

– Али, Омар, Джавдет… И не отличишь их,дураков! – мечтательно сказала Улита.

Отковырнув ногтем подтекшую сургучом печать,ведьма скользнула взглядом по листу. Пепельные завитки дрогнули. Уловив, чтопроизошло что-то важное, комиссионеры засуетились и нервно зашмыгали носами.Один даже попытался заглянуть в пергамент, но Улита ловким ударом папки сделалаего нос плоским, как доска.

– Прием окончен! Все брысь! Завтрапридете, мокроногие! – рыкнула она на комиссионеров и заторопилась вкабинет к Арею.

* * *

После окрика Улиты комиссионеры послушнослиняли. Мефодий остался в приемной один. Журчало красное вино в фонтане,громоздились на столе пергаменты с отчетами. Улита все не выходила. Лишьизредка из кабинета доносился рокочущий голос Арея.

«Интересно, будет Арей меня чему-нибудь учитьили это уже и есть учеба? Эйдос вон чуть не прошляпил! Так и попал бы ккому-нибудь в дарх», – подумал Мефодий. Ему стало тревожно. Захотелосьслинять, и только мысль об Эде Хавроне и о вечных поклонниках матери егообразумила. Отступать было некуда. Он и так был в Москве.

Наружная дверь скрипнула. В приемную, что-тобубня себе под нос, вошла старушенция. На плече у нее болтался здоровенный,видавший виды рюкзак, в который можно было упрятать целую дивизию. В руке онадержала зачехленную косу.

Оказавшись в приемной, старушенция огляделась.Затем деловито подошла к Мефодию и потрогала ему лоб.

– Ишь ты, тепленький ишшо! Не мойклиентик, нет? Звать-то как? – спросила она умиленно.

– Меня?

– Да не меня ж! Мой склероз всегда сомной.

– Мефодий Буслаев.

Старушка не слишком удивилась.

– О, Мефодий! Как тесен мир! Слыхала,слыхала! Добрались-таки они до тебя. А сердечко-то как трепещет! А эйдос-токрылышками, как голубочек белый, – цвиг-цвиг! Ух ты, мой сладенький,засиделся, поди, в клетке из ребрышек! Иди к бабусе!

Мефодий отодвинулся.

– Он мне самому нужен. Бабуся покаобломается, – сказал он.

Старуха погрозила ему пальцем.

– Ишь, шустрые какие! Небось какдвенадцать лет тебе исполнилось, так они тебя и сцапали, – благодушнозаметила она.

– Кто меня сцапал?

– Да эти вон, стражи мрака! Ишь! –сказала старуха и ткнула пальцем в дверь кабинета Арея. – Давай, что ль,знакомы будем! Я Аида Плаховна Мамзелькина. У тебя визитка есть?

– Нету, – сказал Мефодий.

Старушенция похлопала себя по карманам. Водном кармане звякнула бутылка, из другого выкатилась автоматная пуля.

– Плохо работаешь, друг Мефодий! И уменя, представляешь, нету. Все раздала. Дура я, труха могильная… Несла тут сутречка одному – мы с ним все визитками менялись. Он мне – я ему. Так безвизиток и осталась. Прикольный мужик, вот только с друзьями не повезло.Товаришчи из другого коллектива в его «мерс» бомбу подложили. Он дорогой всеинтересовался: какая отсидка во мраке будет, кто бугор и что хавать дают.

Мефодий с тревогой покосился на косу.

– Вы… вы Смерть? – спросил он.

– Есть маленько! Нынче, чтоб народецшибко не пугался, я по-другому называюсь. «Старшой менагер некроотдела»! –с удовольствием выговорила Аида Плаховна.

– А-а! – протянул Мефодий. С еготочки зрения, разница была небольшой.

Смерть поправила чехол на косе.

– Ишь ты, едва не соскочил. Запомни, налезвие не смотри. Успеешь еще насмотреться в свой час… Плохая у меня коса, безвоображения. Понял? Разжевывать мысль нужно?

Мефодий покачал головой.

– Я ведь насчет тебя, дружок, признаться,пришла! Разведала тут кое-что случаем, хотела Арею рассказать. А ты тут кактут, озорник ты эдакий… Судьба-судьбинушка! Есть человек, а потом раз –нету! – деловито сказала Мамзелькина. Ее рассеянный взгляд стал вдругвнимательным и колючим.

Мефодий ощутил, что старушка далеко небезобидна. Тревожный колокольчик в его сознании коротко звякнул и пугливозатих.