— Должно, — согласилась она автоматически, потомучто он смотрел с вопросом, спохватилась, добавила: — Видимо, должно. Честноговоря, как-то не задумывалась. Просто радовалась, что новые технологии мнедоступны раньше, чем многим знакомым.

Она остановилась, в глазах вопрос, пальцы автоматическипочесывают щенка за ушами. Олег понял, кивнул.

— Да, мне доступны еще раньше. Потому и вопросы этивозникли тоже… раньше.

— Полагаете, что не сегодня-завтра возникли бы и уменя?

Он помолчал, ответил медленно:

— А вот этого и не знаю.

От его тона по ее спине пробежали мурашки. Олег сидит тожетак же расслабленно, как и она, солнце уже наполовину погрузилось в море, тамвода горит, как нефтяная скважина, море уже не расплавленное масло, а тяжелый расплавленныйметалл багрового цвета, красноватые отблески трепещут на его обнаженной груди,вроде бы отдыхает, а разговор — просто болтовня мужчины с женщиной, которуюскоро потащит в постель, однако же и он, чувствуется, не только знает радостислаже, чем бездумное сопение и потение, но и предпочитает их, по возможности,этим удовольствиям простейших организмов.

Ее сердце забилось чаще, и в то же время рос страх, что неоправдает его ожиданий, не пройдет какого-то экзамена, не сумеет понравиться вчем-то большом, главном, более важном, чем искусство визжать и дергаться впостели.

— Я как-то об этом не задумывалась, — повторилаона осторожно, — но инстинкт, возможно, все еще женский, подсказывает, чтоя иду не по ложной дороге. Ведь в сферу духовного входит и рациональное, верно?Наука и знания — это часть культуры, все более значимая! Хотя да, в целомкультура становится чем-то иным.

— Я говорю о технологии культуры, — сказал онмягко, но у нее осталось ощущение, что он именно прервал жестко и в нужном месте. —Когда из культуры уходят чувства, дух, душа, когда она опирается только наразум, рассудок, интеллект, это уже не культура, а тектура. Помните, ужеподменили, а самого Бога сейчас модно представлять в виде Суперкомпьютера.Эдакий шик интеллектуалов, знаете ли…

— Это плохо?

— Не знаю, — ответил он задумчиво. —Попробуйте виноград, чистое солнце в каждой ягоде… Слишком много неясностейвпереди. Если честно, то ясностей намного меньше. Сплошной туман, а идтипридется быстро… даже бежать, все ускоряясь и ускоряясь. Заметим ли пропастьвовремя? Успеем ли перепрыгнуть с разбега? Конечно, перерастание культуры втектуру означает и стирание этнического своеобразия народов, национальногоколорита, но это хрен с ним, мне даже не жаль, если культуру запишут в Краснуюкнигу… лишь бы ей на смену пришло что-то лучше. Увы, пока не вижу.

Она прошептала почти испуганно:

— Простите, Олег, но я как-то об этом не задумывалась.Я просто жила и радовалась, что могу первой хватать эти новинки.

Он кивнул, она успела заметить в зеленых глазах на мигвспыхнувшие и погасшие искорки.

— В сложных системах, — сказал он, —приходится ставить защиту от дурака, но дураком может стать любой человек,верно? Если помните, эргономика была занята приспособлением техники к человеку,теперь же человека стараются приспособить к технике. А так как это делать всетруднее и труднее, пошли разговоры о генетическом конструировании человека.Сейчас такой человек-компьютер, гомутер, становится роботом нулевого поколения.Нулевого, потому что биологически еще человек, но под давлением среды убираютсявсе человеческие чувства. Остаются только интеллект и рационализм, они современем смогут быть усилены, а затем постепенно можно будет отказаться отбиологической основы…

Она вздохнула:

— Скорее бы.

Он покачал головой:

— Неужели вам в самом деле так хочется?

— Хочется, — ответила она с вызовом. — Ну,давайте, скажите, что у меня хорошая фигура и красивые длинные ноги! Как можно,мол, с такими данными отказываться от человеческого тела? А вот так, могу иотказываюсь. Я не сомневаюсь, что и в синтетическом или железном теле останусьсама собой.

Он смотрел, слушал, вслушивался, она говорит хорошо,убедительно, ярко, даже эмоционально, что в ее пользу, но все равно это толькослова, а как поведут, себя люди, вырвавшиеся из биологических тел? Ведь всемногочисленные заповеди, как религиозные, нравственные, этические, —относятся только к прошлому виду хомо сапиенс. А ему на смену пришел… да-да,уже пришел, вот он сидит перед ним, хомо футурус, постчеловек, зачеловек, длякоторого все это не обязательно, даже смешно, это видно по критическомуосмыслению Викторией истории и культуры, а если не переосмыслению, то еще хуже— пренебрежению, забвению, ведь история и культура не могут дать мгновенногоподключения к Интернету, а вот крошечный чип в оправе очков дает…

Краешек солнца исчез в море, волны стали темно-лиловыми,оставаясь все тем же густым маслом. В небе заполыхали ярко-красным облака.Виктория взглянула на Олега с осторожностью.

— Я не думаю, что мы, новые, должны так уж обязательностереть с лица земли тех, кто… не дорос. Ведь когда на земле появилисьмлекопитающие, они не вытеснили рыб, птиц и гадов. Когда появился человек, онхоть и потеснил остальных, но не истребляет, прежние живут с ним бок о бок.Некоторых человек даже берет в дом…

Она погладила щенка по лобастой голове.

— Но не столько для них, сколько для себя, верно? Онаулыбнулась:

— Да, от них столько радости. Это же просто комочексчастья!

На веранде зажегся мягкий свет, Виктория вскинула глаза,любуясь маленькими изящными фонариками, Олег же проговорил сумрачно:

— А другие как раз вымерли благодаря деятельностичеловека.

— Верно, — согласилась она. — Но от нас самихзависит оказаться в лагере вымерших или в стане живущих с зачеловеками. Вернее,не от нас, а от тех, говоря фигурально, кто не захочет из пресмыкающихсяпереходить в человека. Я уж точно захочу! Уже хочу.

Олег смотрел в ее лицо с жадным вниманием. Она наконецрешилась поинтересоваться с предельной осторожностью:

— А к чему такой интерес?

— Он неслучаен, — заверил Олег.

Ее глаза сузились в настороженности, но одновременнозаблестели, словно у ребенка, которому пообещали сладкую конфету.

— У вас в самом деле настолько широкие полномочия?

— Шире не бывает, — заверил Олег серьезно. —Мы с Мраком еще раз посоветовались, он тоже поддержал ваше страстное желаниеиметь в мозгу чип-коммутатор. Если не передумаете, завтра можем приступить.

Она подпрыгнула, воскликнула:

— Передумать? С чего бы я передумала?

— Большинство людей, — объяснил он мягко, —приняли бы эту идею с омерзением, с ужасом, с отвращением. Мы столько бывыслушали гневных проповедей о недопустимости вмешательства в человеческоетело, сколько не выслушивал и Сервет от инквизиции… Потому и спрашиваю.