– Я говорю лишь, что королева очень любит своего сына инарушила не одно табу ради его безопасности.

Мы глядели в глаза друг другу, и я понимала без слов, чтоКел раздавал обещания и не выполнял их. Одно это обрекло бы его на ссылку и,безусловно, закрыло бы дорогу к трону. Я знала, что Андаис избаловала Келанепозволительно, но и не подозревала насколько.

– Когда нам ждать твоего посланца? – спросила я.

Она поразмыслила над вопросом, лениво протянув руку кприникшей к полу мыши. Та подобралась поближе, длинные усы подергивались, ушистояли торчком – будто она не была уверена в благосклонном приеме. Королеванежно потрепала ее.

– В ближайшие дни, – произнесла она.

– Мы не все время сидим дома в ожидании посетителей.Недостойно было бы встретить твоего посланца недостаточно гостеприимно.

– Оставь горшок с цветами у двери, и его это поддержит.

– Его?

– Полагаю, он понравится тебе больше, чем она, не такли?

Я слегка кивнула, потому что не была уверена, что мне естьдо этого дело. Мне предстояло разделять кровь, а не постель, так что разницыдля меня не было, или, во всяком случае, я так думала.

– Уверена, что выбор королевы мудр.

– Любезные слова, принцесса. Остается убедиться, что заними последуют столь же любезные дела.

Ее взгляд снова метнулся к мужчинам, остановившись на Дойлеи Рисе.

– Приятных снов, принцесса.

– И тебе, королева Нисевин.

Что-то резкое мелькнуло на ее лице, сделав его еще тоньше иострее, так что оно показалось маской. Если б она потянулась и сняла свое лицо– не думаю, что я смогла бы сохранить деловое выражение. Но она этого несделала. Она просто проговорила голосом, похожим на шелест чешуи о камень:

– Мои сны – лишь моя забота, принцесса, и я сама будудумать об их содержании.

Я еще раз полупоклонилась.

– Я не хотела тебя обидеть.

– Я не обижена, принцесса. Просто на миг высунуласьмерзкая физиономия зависти, – сказала она, и зеркало стало пустым игладким.

Я осталась сидеть, уставясь на собственное отражение.Движение позади привлекло мой взгляд, и я увидела Дойла и Риса, все так жеколенопреклоненных. Рис расчесывал волосы Дойла, и мускулы у него ходили подкожей. Холод не двигался. Он просто смотрел на меня в зеркало так напряженно,что это заставило меня повернуться к нему.

Холод встретил мой взгляд. Двое других будто ничего незамечали.

– Нисевин здесь уже нет. Вы можете прекратитьпредставление, – сказала я.

– Я еще не закончил все это расчесывать, –отозвался Рис. – Вот почему я решил не отращивать волосы до пят. Почтиневозможно ухаживать за ними самостоятельно. – Он отделил прядь волос,взвесил ее на руке и начал расчесывать.

Дойл молчал, позволяя Рису возиться с его волосами. На лицеРиса было сосредоточенно-серьезное выражение, как у ребенка. Совершенно ничегоребяческого в нем больше не было – в том, как он стоял обнаженный в море черныхволос и разноцветных подушек. Его тело, как всегда, было мускулистым, бледным,сияющим. На него приятно было смотреть, но возбужден он не был. Нагота длясидхе не связана с сексом – не всегда по крайней мере.

Холод чуть изменил позу, и я повернулась к нему. Глаза унего были темно-серыми, будто небо перед грозой. Он был зол; это отражалось вкаждой черточке его лица, в напряжении плеч, в том, как он сидел, осторожно инеподвижно, при этом излучая энергию.

– Прости, если расстроила тебя, но я знала, что делаю,когда говорила с Нисевин.

– Ты абсолютно ясно показала, что ты здесь правишь, а ятолько подчиняюсь. – Голос звучал резко от гнева.

Я вздохнула. Было еще не поздно, но денек выдался н излегких. Я слишком устала от оскорбленных чувств Холода. Особенно с тех пор, какон повел себя неверно.

– Холод, сейчас я не могу позволить себе показатьсяслабой кому бы то ни было. Даже Дойл держит свое мнение при себе, когда мы напублике, не важно, насколько оно будет нелицеприятным, когда мы окажемсянаедине.

– Я одобряю все твои сегодняшние действия, –заметил Дойл.

– Счастлива слышать, – хмыкнула я.

Он одарил меня нарочито бесстрастным взглядом. Впечатлениелишь самую чуточку нарушалось натянувшимися под щеткой волосами. Трудноватовыглядеть угрожающе, когда тебя кто-то обихаживает. Он смотрел на меня такдолго, что большинство людей смутились бы, моргнули или отвели глаза. Явстретила его взгляд собственным – пустым. Я устала от игр. То, что я в нихиграю, и играю неплохо, не значит, что я получаю от этого удовольствие.

– С меня на сегодня хватит политических игр, Дойл. Мнене нужна лишняя порция, особенно с моими собственными стражами.

Он моргнул этими темными-темными глазами.

– Прекращай, Рис. Мне нужно поговорить с Мередит.

Рис послушно остановился, сел назад в подушки, но щеткудержал наготове.

– Наедине, – добавил Дойл.

Холод дернулся, будто его ударили. Его реакция – скорее, чемслова Дойла, – заставила меня предположить, что имеется в виду не простобеседа с глазу на глаз.

– Сегодня моя ночь с Мередит, – сказал Холод.Казалось, его злость испарилась под ветром возможностей, которых он непредвидел.

– Если бы об этом просил Рис, ему пришлось бы подождатьсвоей очереди, но я в очередь не включен, так что вправе попросить этот вечер.

Холод вскочил, едва не споткнувшись от поспешности инехватки свободного места у кровати.

– Сначала ты не позволял мне помогать ей, теперь тыотнимаешь мою ночь в ее постели. Я бы обвинил тебя в ревности, если б знал тебяхуже.

– Можешь обвинять меня в чем пожелаешь, Холод, но тызнаешь, что я не ревнив.

– Может, да, а может, нет, но что-то ты затаил, и эточто-то касается нашей Мерри.

Дойл вздохнул – глубокий, почти болезненный вздох.

– Допустим, я думал, будто, заставив принцессу ожидатьмоего внимания, я интригую ее. Сегодня я увидел, что существуют разные способыпотерять расположение женщины.

– Говори яснее, Мрак.

Дойл так и стоял на коленях в облаке своих волос,полуобнаженный, руки расслабленно сложены на бедрах. Он бы должен был выглядетьбеспомощным или женственным – что-то в этом роде, – но не выглядел. Онказался будто вырезанным из первичной тьмы, словно одна из первых дышащихтварей, что явились еще до создания света. Свет блистал на серебряном кольце вего соске в такт дыханию. Волосы закрыли сережки в ушах, так что этотсеребряный отблеск был единственным цветным пятном на его теле. От серебряногосияния трудно было отвести взгляд.