– Хорошо, я поняла, но что я могу с этим поделать?

– Расположись в постели со своими мужчинами. Окружисебя нами напоказ, как это делает королева. Это способ показаться сильной,потому что Нисевин завидует толпе мужчин вокруг королевы.

– А разве Нисевин не подбирает себе такую же свиту изфей-крошек?

– Нет, у нее трое детей от одного партнера, и он – еекороль. Она не может освободиться от него.

– Я не знал, что у Нисевин есть король, – удивилсяРис.

– Это знают немногие. Он – король лишь по имени.

Мысль заслуживала рассмотрения. Спать со всеми моимистражами было славно, но быть обязанной выйти за одного из них замуж толькопотому, что он стал отцом моего ребенка... Что, если отцом станет тот, кого яне уважаю? Мысль о том, что я могу оказаться навеки привязанной к нежномуНикке, была пугающей. На него было приятно смотреть, но он не был достаточносилен или властен, чтобы обеспечить мне поддержку в качестве короля. Он скорееоказался бы жертвой, чем помощником. Что напомнило мне...

– Никка еще занят на работе телохранителя?

– Да, – ответил Дойл. – Вместо Холода.

– Клиент не возражал против такой замены лошадей напереправе?

Дойл взглянул на Холода, и тот пожал плечами.

– Ей на самом деле ничего не грозит. Она просто хотелаиметь рядом воина-сидхе, чтобы показать, какая она большая звезда. Для этойцели один сидхе ничем не хуже другого.

– Насколько пышное шоу мы должны устроить дляНисевин? – спросила я.

– Насколько ты сможешь вынести, – сказал Дойл.

Я удивленно подняла брови и попыталась подумать.

– Меня не включайте, – бросил Гален. – Явидеть не хочу ни одну из этих тварей, даже на расстоянии. – Он загрузилпосудомоечную машину и включил ее, так что тихое бурчание механизмасопровождало его на пути к стулу. Видимо, он собирался помочь нам впланировании, раз уж участвовать в действе не намеревался.

– Это создает сложности. Ты и Рис – как раз те двое,кто действительно не стесняется публичного флирта. И Холод, и Дойл на публикепредпочитают вести себя прилично.

– Сегодня я изменю своим правилам, – сказал Дойл.

Холод посмотрел на него.

– Ты станешь развратничать перед этой мелкотой?

Дойл пожал плечами.

– Думаю, это необходимо.

– Я буду в постели, как уже бывал, когда мы общались скоролевой, но развратничать не стану, не для Нисевин.

– Это твой выбор. Но если ты не намерен изображатьлюбовника Мередит, которым являешься на самом деле, то не порти зрелище,которое будут представлять остальные. Может, тебе стоит подождать в гостиной,пока мы будем разговаривать с "мелкотой".

Серые глаза Холода сузились.

– Ты отодвинул меня в сторону сегодня, когда я долженбыл услужить Мередит. Ты дважды отодвигал меня в сторону. Теперь ты предлагаешьмне отсутствовать в ее постели, когда ты разыгрываешь ее любовника. Что дальше,Мрак? Ты наконец прервешь свое воздержание и отберешь мою ночь в ее постели насамом деле, а не только ради притворства?

– Я вправе это сделать.

Тут я вытаращилась на Дойла. Его лицо ничего не выражало. Они вправду только что сказал, что сегодня разделит со мной постель, или простовозражал Холоду?

Холод вскочил и навис над столом. Дойл остался сидеть,спокойно глядя на него снизу вверх.

– Думаю, мы должны позволить Мередит самой решить, кторазделит с ней постель этой ночью.

– Мы здесь не для того, чтобы Мередит сделала выбор.Наша задача – обеспечить ей ребенка. Вы трое провели с ней три месяца, а онавсе еще не беременна. Ты действительно откажешь ей в шансе завести ребенка истать королевой, зная, что, если Кел преуспеет, а Мередит проиграет, он убьетее?

Эмоции сменялись на лице Холода слишком быстро, чтобы яуспела за ними проследить. Наконец он опустил голову.

– Я никогда не пожелаю зла Мередит.

Я сделала шаг вперед и коснулась его руки. Прикосновениезаставило его взглянуть на меня. Его глаза были полны такого страдания, что японяла – Холод меня ревнует. Как бы я к нему ни относилась, он еще не имелправа так ревновать меня. Пока нет. Хотя я осознала с изумлением, что мысль отом, чтобы больше никогда не держать его в своих объятиях, была оченьболезненной. Я могла справиться с тянущим чувством потери не больше, чем он – сревностью.

– Холод... – начала я, и не знаю, что бы ясказала, потому что из спальни послышался резкий звон. Как будто кто-то взялнежный звук серебряных колокольчиков и превратил его в сигнал тревоги. От этогозвука мой пульс ускорился, и нехорошо ускорился. Я выпустила руку Холода. Мыстояли, глядя друг на друга, пока Дойл и Рис двинулись в спальню.

– Мне нужно идти, Холод. – Я начала былоизвиняться, но передумала. Он не заслужил извинений, а я их не задолжала.

– Я с тобой, – сказал он.

Я расширила глаза.

– Я сделаю для моей королевы то, чего не сделал бы нидля кого другого.

И я в этот момент знала, что он не имел в виду Андаис.

Когда мы с Холодом вошли в комнату, Дойл стоял коленями навинного цвета простынях, разговаривая с зеркалом.

– Я открою вид на комнату, как только войдет принцесса,королева Нисевин.

В зеркале клубился туман. Я проползла по постели, так чтоДойл оказался за моей спиной и чуть сбоку. Рис сидел позади нас обоих, уизголовья, зарывшись в подушки винного, пурпурного, ярко– и бледно-розового ичерного цветов. Не знаю наверняка, но он казался обнаженным под парочкойпродуманно размещенных подушек. Понятия не имею, как он сумел так быстрораздеться.

Холод полуприсел-полуулегся на постели сбоку и сзади меня,так что я оказалась между ним и Дойлом.

Дойл повел рукой, и туман рассеялся. Нисевин сидела визящном деревянном кресле, вырезанном так, что ее крылья свободно проходилисквозь прорези в спинке. Почти треугольное личико было белокожим, но не тойбелизны, как у меня, Холода или Риса, – в ней улавливался серый оттенок.Светло-пепельные локоны завивались аккуратными кольцами, как у старинных кукол.Крошечная корона удерживала кудри над лицом, сияя ледяным огнем, как могутсиять только бриллианты. Платье – белое и струящееся. Свободная одежда могла быскрывать очертания ее тела, вот только была совершенно прозрачной – так чтовидны были маленькие остренькие груди, почти болезненная хрупкость ребер,изящные скрещенные ножки. На ногах были домашние туфельки, на вид – сделанныеиз розовых лепестков. У ножки кресла сидела белая мышь, казавшаяся рядом сНисевин размером с немецкую овчарку. Королева гладила ее шерстку между ушей.