Мать пришла в ужас от занавесок, а ковер сочладаже опасным для здоровья. Его следовало основательно вычистить. В остальномсанитарные условия ее устраивали. Слушая ее разговор с хозяином, Горм втянул головув плечи. Когда мать заявила, что намерена купить новые занавески и кое-что еще,чтобы навести у него «уют», как она это называла, терпению Горма пришел конец,хотя он и сам не понимал, как у него хватило смелости возразить ей:

— Хватит, мама! Меня вполне устраивают моизанавески!

Мать сжалась, словно он ее ударил, глазанаполнились слезами.

— Я забочусь только о твоем благе. Чтобыпомочь тебе, я проделала такой путь...

— Знаю, знаю, — пробормотал он и надел пальто,чтобы идти с ней за новыми занавесками.

Поскольку ему не понравилось ни одно из еепредложений, она сказала, что он вылитый отец.

Наверное, я ненавижу ее, подумал Горм ипредоставил ей решать все самой.

Они купили готовые занавески по ее вкусу, и онотнес их на квартиру. Мать забралась на хозяйскую стремянку, чтобы их повесить,Горм держал стремянку. Он вполне мог не удержать ее, и тогда мать упала бы.Маловероятно, чтобы такое падение закончилось чем-то более серьезным, чемперелом ноги. Но тогда ему пришлось бы каждый день бегать в больницу с цветами.Или, что еще хуже, навещать ее в гостинице.

Горм поднял глаза и обнаружил, что икры ибедра у матери стали дряблые, а под мышками на белой шелковой блузке выступилипятна пота. Фигура у нее была еще стройная, костюм элегантный, но шея ужевыдавала ее возраст. Горм не помнил, чтобы когда-нибудь обращал внимание натакие вещи. Его поразило, что он не испытывает к ней никакой жалости.

Когда мать спустилась со стремянки, наделажакет и туфли и прощебетала, что они заслужили хороший обед, Горм понял, что онплохой человек.

Семь дней лоб и виски Горма были постоянносдавлены точно тисками, и он желал только, чтобы мать поскорей уехала домой.Занятия в первую половину дня казались ему желанным отдыхом.

В последний вечер они обедали в гостинице.Горму хотелось пить, и он перед обедом заказал себе пива. Мать попросилапринести ей минеральной воды.

— Ты не хочешь взять к обеду немного вина? —спросил он.

— Нет, спасибо, только не сегодня, ведь язавтра уезжаю. — Мать вздохнула.

— Тогда я тоже ограничусь пивом.

— По-моему, ты пьешь слишком много пива, —сказала она, когда официант отошел. — В твоей личности, дорогой Горм, есть одинизъян, и это касается алкоголя.

У него вдруг так сжало виски, что он несдержался:

— Может, на твой взгляд, я вообще не личность?— Его глаза были прикованы к ее бровям. Темные, изящно изогнутые, они сохранилисвою красоту, хотя от его слов лицо матери исказилось. Подбородок отвис, резкообозначились морщины в углах рта, глаза забегали. И наполнились слезами. Хорошознакомым Горму движением, полным чувства собственного достоинства, она досталаиз сумочки носовой платок.

— Я думала, у нас будет приятный обед, —сказала она и приложила платок к глазам.

— Я тоже, — сказал он как можно спокойнее, нодавление в висках усилилось. Казалось, голова вот-вот расколется.

Мне нисколько не жалко мать, подумал он, и этамысль не принесла ему облегчения.

— Я не собираюсь отвечать на твой выпад, —сказала она.

Он предпочел промолчать.

— Я надеялась, что мы мило проведем вечер, —продолжала она с улыбкой, которая говорила: «Я готова пожертвовать собой».

Она сама в это верит, подумал он и закрылменю. Официант подошел, чтобы принять у них заказ.

— К сожалению, у меня пропал аппетит, яограничусь маленьким пирожным и кофе, а этому молодому человеку принесите,пожалуйста, как вы советовали, баранью отбивную.

Горм не поверил своим ушам. Это было ужечто-то новенькое. Мать посвятила официанта в то, что они поссорились. Официантпринял заказ с многозначительной улыбкой. Горм откровенно поглядывал на часы,прикидывая, сколько еще ему придется просидеть здесь, прежде чем будет приличноуйти.

— Ты должен знать, что я простила тебе твоюгрубость, я не злопамятна и всегда в первую очередь забочусь о других. И явижу, мой дорогой, что сейчас у тебя тяжело на душе.

Голова у него словно отделилась от туловища. Ядолжен сидеть неподвижно, пока не свалюсь со стула, подумал он, и ему сталоинтересно, уедет ли к тому времени мать. Или он увидит ее отчаяние оттого, чтоон на глазах у всех свалился со стула. За соседними столиками уже обратили наних внимание. Взгляды людей были достаточно красноречивы.

«Надо быть осторожнее, дорогой, и не падать состульев», — скажет она ему. При этой мысли он засмеялся.

— Чему ты смеешься?

— Не знаю, — солгал он и тут же подумал, чтовряд ли хоть один человек лгал своей матери больше, чем он.

Да и не только матери. Он влился в огромныйкосяк лжецов. Например, Элсе. Он обещал написать ей, но и не подумал сдержатьсвое обещание. Прошло уже несколько недель, а он так и не написал ей ни слова.И вот он опять лжет. Словно это был спорт, которым он успешно овладел, покаслужил в норвежских войсках.

Мать с волнением смотрела на свои руки,трогала прибор, тарелки, вздыхала и беспомощно качала головой. Он хорошо зналэти движения. Они были связаны с разными случаями, начиная с детства, икасались только матери и его. Он и мать. Он всегда должен был быть свидетелемее огорчений и недовольства. Эти воспоминания заставили Горма понять, что онпроиграл. Все-таки ему было жалко ее. Сейчас, в эту минуту.

Официант принес заказ. Горм немного поел, итут же мать сказала, что не надо было тратиться на такой дорогой обед, разникто почти не ест. Он больше не чувствовал ни возмущения, ни гнева. И былспособен только разглядывать обстановку ресторана и наблюдать за посетителями.Когда мать что-нибудь говорила, он согласно кивал. Когда о чем-нибудьспрашивала, он отвечал так, как она ждала от него.

Через некоторое время мать решила все-такивзять десерт, если он не слишком жирный. Официант с удовлетворенной улыбкойпринял заказ. Потом обратил взгляд на Горма.

— Нет, спасибо, мне ничего не нужно.

— Дорогой, съешь немного десерта, чтобысоставить мне компанию, — с улыбкой сказала мать.

Горм перестал дышать.

— Два карамельных пудинга, — сказал он, неподнимая глаз от тарелки.

На другой день он проводил мать на пристань.Она сказала, что не спала всю ночь и думала о том, что ее присутствие в Бергененисколько не радовало Горма. Успокоив себя тем, что скоро все кончится, он ласковозапротестовал, чтобы сделать ей приятное и таким образом облегчить собственнуюсовесть. Мать заплакала.