Йорген был с ними все время. Он вырезал своидеревяшки. Бросал палки, которые собака приносила ему обратно. Но далеко от нихне уходил. Как будто Майкл просил его об этом: «Не уходи, Йорген, ты нуженРуфи».

Однажды вечером Йорген помогал дяде Аронусмолить лодочный сарай, Руфь тем временем перемыла посуду, убрала на кухне исказала матери, что хочет подняться на Хейю. В этом году она там еще не была.

Майкл с пачкой газет сидел на крышке колодца.Он объяснил, что получил посылку, и угостил Руфь английскими конфетами. Онавзяла одну и села на почтительном расстоянии от него.

Он поинтересовался, зачем у нее с собойрюкзак. Идет на Хейю? Он не знал, какая из вершин называется Хейя. Руфьпоказала. Объяснила, где проходит тропинка и сколько нужно времени, чтобыподняться наверх. А спуститься? Спуститься — полчаса.

Она чувствовала на себе его взгляд. Казалось,слушая ее, он думал о чем-то своем. Например, почему она спустилась к егодомишку, если ей, напротив, нужно было подняться к тропинке? Но ее это небеспокоило, потому что сегодня вечером Йорген помогал дяде смолить сарай. Икогда Майкл, заглянув ей в глаза, спросил, хочет ли она, чтобы он пошел с ней,она кивнула.

На руке у Майкла, чуть выше запястья, былпорез, который еще не затянулся. Два комара приготовились напиться крови. Оникружили, спускались все ниже и снова кружили. Майкл помахал рукой и уперсялоктями в колени. Руфь следила за комарами, чувствуя на себе его взгляд.Наконец это стало невыносимым.

Тогда он придвинулся к ней и положил ей назатылок смуглую руку. Эта рука крепко и горячо обхватила ее голову, став какбудто ее частью. Словно сильное крыло. Руфь прислонилась к нему. Ей хотелось,чтобы это длилось как можно дольше. Его глаза широко раскрылись и слились снебом. Они синели перед ней, пока она не отвернулась. Тогда он встал и отпустилее.

Руфь надела рюкзак и пошла.

Через полчаса он нагнал ее. На груди у неговисела сумка с кистями и красками, на поводке он держал собаку. Руфь шлавпереди, так они подошли к расселине, где в непогоду обычно прятались овцы. Онаспустилась в расселину и села на заросший травой уступ скалы. Он спустился тудаза ней и сел рядом. Собака свернулась калачиком в тени за их спинами.

Им было видно и селение, и залив, и фьорд, ифарватер. Бугристые волны и полоски тумана к хорошей погоде. Сначала они сиделимолча. И опять она заметила на себе его взгляд, но как ни в чем не бывалопродолжала смотреть вдаль.

У нее возникло чувство, будто она парит ввоздухе. И неважно, что в Майкле два человека. И неважно, что она боится тогоиз них, который не пишет картин.

Первый, неопасный, знал все о живописи,рисунке, перспективе и повидал многие города мира. Он столько всего знает! И,конечно, многих художников. Он знает школы, в которых она могла бы научитьсявсему, что касается цвета и перспективы. Научиться всему, чему, собственно,нельзя научиться, потому что так не писал еще никто. До нее не писал.

Пусть не этот Майкл тяжело дышал рядом с ней вэту минуту. Держал в своих руках ее голову, отбросил с ее лица полосы иприжался к ней так, что она не осмеливалась даже проглотить скопившуюся во ртуслюну.

Тогда-то он и спросил ее о шраме на лбу.Потрогал его пальцами и спросил, откуда у нее этот шрам. Голос его исчез, кактолько Руфь мысленно увидела Горма, идущего через школьный двор. На нем былакоричневая кожаная куртка с зеленым воротником. Горм остановился и поднял руку.

— Он всегда был у меня, — сказала она ивстала.

— Любая серьезная торговля начинается вБергене, поэтому ты должен ехать в Берген, — сказал отец.

Ни о чем другом никогда не было и речи. Словнов этом был смысл существования Горма. На учение в Бергене он должен былпотратить три года своей жизни. Читая учебную программу, Горм так и не придумални одного убедительного возражения. Однако, может, как раз отцовские слова:«Подожди, вот попадешь в Берген» заставили его поверить, что свободу он обрететтолько там. Он плохо представлял себе, в чем заключалась эта свобода, кромесвободы напиваться до бесчувствия. Но Турстейн тоже ехал в Берген.

Отец говорил о Высшем торговом училище, как облизком родственнике или, вернее, как о необходимых торговых связях. Он сам двагода проучился там перед войной.

Даже у матери нашлись добрые слова о Бергене.Там она, живя у тетки, училась на модистку, там познакомилась с отцом. То естьтак она говорила, зато когда его не было, она любила рассказывать о городе и ошляпках. Правда, в конце она со вздохом добавляла, что потом она встретила отца,и Марианна...

Имя Марианны повисало в воздухе, словно матьпыталась вернуть его, не дать ему сорваться с ее губ. А голос... Таким голосомобычно говорят о неблаговидных поступках. В такие минуты Марианна затихала истаралась сделаться незаметной. Отец же помалкивал. И сколько бы мать неуверяла, что она приехала в Берген только для того, чтобы научиться шитьшляпки, ей вряд ли удалось кого-нибудь обмануть.

Сестер будущее Горма как будто неинтересовало. Пока он был на военной службе, они помирились и снова смеяласьнад чем-то своим. Марианна закончила курсы медицинских сестер, была помолвленаи в скором времени собиралась стать адвокатшей фру Стейне. Горм почему-тоубедил себя, что ему не нравится Ян Стейне. Ян ни в чем перед ним непровинился.

С Эдель Горму было интереснее. Она критическиотносилась ко всему и всем, кто попадался на ее пути, особенно если им было затридцать. Кроме того, она без конца говорила о том, что Земля скоро погибнет,потому что американцы сволочи. Эту мысль она почерпнула в Осло, где готовиласьк поступлению в университет. От се надменного отношения к миру особеннострадала мать.

— Фу, мама, — всегда говорила Эдель матери,когда отца не было поблизости.

— Пора бы тебе, дружок, повзрослеть, —отзывалась мать.

— К чему ты там готовилась, если не научиласьничему, кроме: «Фу, мама»? — спросил однажды Горм.

Эдель запустила ему в голову диваннойподушкой, и они были квиты. Но Горм понял, что они оба не знают, что дальшеделать со своей жизнью. Эдель никак не могла решиться и уехать из дома.Незадолго до отъезда Горма в Берген отец устроил Эдель секретаршей к своемуделовому партнеру в городе.

* * *

Мать настояла на том, чтобы поехать с Гормом.Ей необходимо, говорила она, увидеть своими глазами комнату, которую он снимет,санитарные условия и район. Она остановилась в гостинице и собиралась прожить вБергене неопределенное время.

Каждый вечер Горм должен был докладыватьматери всякие подробности, касающиеся своей комнаты и ее обстановки. У негопочти не оставалось времени, чтобы купить необходимые учебники и познакомитьсяс сокурсниками.