– Вы знали подругу вашей дочери Милу Широкову?

– Нет.

Сергиенко произнес это так поспешно, что сразу сталопонятно: Милу он знал.

– Но хотя бы слышали о ней от Любы?

– Да, разумеется. Люба говорила, что едет в Турциювместе с подружкой, с которой училась в колледже, а потом работала.

– А о том, что погибшая подруга – это та самая Мила, вызнали?

– Да, к Любе приходили из милиции, спрашивали о ней.Нас с женой тоже спрашивали, не приходила ли к нам Мила после возвращения, непередавала ли письма или посылки от Любочки.

Настя заметила, что ответы Виктора Ивановича стали болеесвязными и четкими, и поняла, что ему удалось наконец собраться. Вероятно,что-то в разговоре его напугало или напрягло, и он усилием воли заставил себясосредоточиться, чтобы не проговориться о чем-то важном, существенном.

– Как ваша дочь отреагировала на гибель близкой подруги?

– Она очень переживала.

– Люба и Мила действительно были близкими подругами?

– Ну… да…

Сергиенко снова «поплыл», Настя, кляня себя в душе,расставила ему простенькую ловушку, в которую он тут же и попался. Стыдно,конечно, ставить психологические эксперименты на человеке в таком состоянии, ночто поделать, когда у тебя на руках два трупа и ни малейшего просвета в поискахубийцы. Может быть, действительно Люба Сергиенко убила свою подругу МилуШирокову? Это было бы лучше всего. Быстренько дособрать необходимыедоказательства, провести экспертизы и закрыть дело в связи со смертью лица,подлежащего привлечению к уголовной ответственности.

– Как же так, Виктор Иванович, – мягко произнеслаона, – Мила была близкой подружкой Любы и ни разу не зашла к вам ни послесвоего возвращения из Турции, ни после приезда Любы? Поставьте себя на местовашей дочери, и вам сразу станет понятно, почему я так удивляюсь. Вы находитесьв чужой стране, работаете, зарабатываете деньги, и вдруг ваш хороший знакомыйговорит вам: я еду в Москву, твоим родным что-нибудь передать? Вам жить заграницей еще долго, несколько месяцев, вы скучаете по дому, так неужели вы невоспользуетесь возможностью написать письмо и передать какой-нибудь подарок,какой-нибудь грошовый сувенирчик, просто чтобы сказать любимым и любящимродителям: со мной все в порядке, я вас помню и люблю. Ведь Люба была хорошейдочерью, любящей, правда?

– Да. Она была хорошей девочкой.

– Почему же она не воспользовалась возвращением Милы,чтобы послать вам письмо и посылочку? Я не жду от вас ответа, потому что выэтого ответа не знаете. Вот вы сказали, что Люба после возвращения из-заграницы была вялой, потеряла интерес ко всему, на работу не устраивалась.Допустим, вы не знали точно, что с ней случилось, но разве вас не удивило, чторядом с ней в этот момент не оказалось самой близкой подруги?

– Не знаю… Мы с женой об этом не думали… Знаете, всекак-то не так… Мне Стрельников не нравился, он намного старше Любочки, деловойочень, денежный… Не пара она ему. И я просто радовался, что она после Турциивернулась домой, а не к нему. Я надеялся, что их отношения закончились, ирадовался, что она живет дома. Вот и все.

– Так, может быть, Мила и не была вовсе близкойподругой вашей дочери?

– Может быть.

– Тогда почему вы говорили, что Люба сильно переживалапосле ее гибели, настолько сильно, что потеряла сон и аппетит, исхудала ипочернела от горя?

– Не знаю. Я не знаю! – Сергиенко повысил голос.

Настя уже точно знала все, что произойдет в ближайшиеминуты. Через такие сценарии она проходила множество раз. Человек поддерживаетбеседу ровно до того момента, пока она не носит угрожающего характера, пока неприближается к опасной черте. Как только эта черта оказывается слишком близко,начинаются истерические выходки, только мотив меняется в зависимости отситуации. Подозреваемый начинает кричать о своей занятости и о том, что тратитдрагоценное рабочее время на глупые разговоры с глупыми сотрудниками глупоймилиции. Потерпевшие, чувствующие за собой какую-нибудь вину, напирают нажестокость и бесчеловечность работников милиции, которые в тяжелый, трагическиймомент лезут со своими расспросами.

– Оставьте меня в покое! Оставьте меня! Мне нужнопобыть одному. Неужели вам непонятно? Вы же женщина, у вас должно бытьэлементарное сострадание… Перестаньте меня мучить…

– Простите.

Настя осторожно оторвала спину от стены и вышла в прихожую.Дверь на лестницу была приоткрыта, и оттуда доносился сочный веселый голосГургена Арташесовича Айрумяна, рассказывавшего не в меру любознательным соседямкакие-то забавные случаи из собственной экспертной практики.

– Настасья, – раздался из комнаты негромкийтенорок следователя, – собирайся, закончим на сегодня. Бери деда Гургена иведи его в мою машину, сначала его отвезем, потом тебя.

Она вышла на лестницу и, схватив под руку Айрумяна, потащилаего вниз, к выходу.

– А почему не на лифте? – недоумевающе пыхтелстарик, тяжело переваливаясь по ступенькам на своих толстеньких коротенькихножках.

– Так быстрее, – пояснила Настя. – Мывсего-то на третьем этаже, а лифта здесь можно прождать минут десять, этажей-тоцелых шестнадцать.

– Куда тебе спешить, рыбонька?

– Покурить. Сил больше нет терпеть. Вы лучшеподелитесь, что интересного у соседей узнали.

– О, – оживился судмедэксперт, – соседи здесьсовершенно замечательные. Слух о том, что «дочка у Сергиенков за границу задлинным рублем подалась», распространился в свое время по всему дому. Посему,как ты, сладкая моя, понимаешь, внимание к девушке после ее возвращения было сильноповышенным. Как одета, что привезла, как ходит, как смотрит, как говорит, ну итак далее. И очень всех их удивляло, что ходит Люба все в тех же юбочках икофточках, что и до поездки, на иномарке не ездит и вообще никаких признаковособенности в ней не замечалось. Стали, естественно, присматриваться ещевнимательнее. Чуть не в рот ей заглядывали, может, у нее зубы платиновые илипломбы из бриллиантов. Ну в чем-то же должно сказываться, что человек полгодаза границей проработал. Не за просто же так он там лямку тянул. Короче, живетсебе Люба Сергиенко тихой незаметной жизнью, а за ней, оказывается, двадцатьвосемь пар глаз круглые сутки наблюдают. Так что если тебе, ненаглядная моясыщица, доброжелательные свидетели нужны, то ты их поищи среди соседей, онитебе все обскажут про покойницу: и куда ходила, и когда ходила, и какие трусикипри этом надевала. Я там одну бабку приметил, особо информированную, ты с нейпоговори.

– Что за бабка?

Они уже вышли из подъезда на улицу, и Настя с наслаждениемзакурила, прислонившись к капоту голубых «Жигулей» Ольшанского.

– Этажом ниже живет, в аккурат под квартирой Сергиенко.Делать ей нечего, целыми днями в окно таращится, поэтому каждый выход Любы издому может тебе с подробностями описать. И знаешь, куколка моя целлулоидная,бабка эта, похоже, что-то знает про Любу. Уж больно выражение лица у нее былохитрое и многозначительное. Ты ее потереби, не поленись, чует мое староесердце, что от бабки этой толк будет. У тебя зонт есть?