– Мы ведь друзья, правда? – упрямо прошептала Карпик.

– Конечно, друзья… Пойдем. Я отведу тебя к отцу.

– Я не хочу.

– Ты неважно выглядишь. А если к тому же будешьтемпературить, то никаких тюленей не будет и в помине.

– Можно, я пойду с тобой? К тебе?

– Ты же знаешь, что ко мне нельзя. Я не думаю, чтоВадик был бы счастлив ви??еть наглую маленькую девочку в пять часов утра.

– Ты же сказала, что вы не спите вместе. Или тысоврала? – Карпик испытующе посмотрела на меня. – Мы не должны обманывать другдруга.

– Господи, какая разница!.. Я сказала – нет, Карпик. Яотведу тебя к папе.

– Папы нет.

– Вот как?

– Во всяком случае, когда я проснулась, его не было.Он, наверное, торчит в бильярдной.

– В пять утра? – До сих пор я даже не знала, чтоСокольников – любитель покатать шары.

– А это имеет какое-то значение? Ты ведь тоже не спишьв пять часов утра.

– Я-то как раз собираюсь спать. И тебе советую.

– Ладно, идем, – сдалась Карпик.

…Каюта Карпика и ее отца находилась ближе к корме по левомуборту. А каюта старпома Митько – ближе к носу по правому. Когда мы с девочкойвошли в коридор, я схитрила.

– Прогуляемся? Сделаем круг? – спросила я, вложив вголос всю беспечность, на которую только была способна.

– Хочешь посмотреть на каюту старпома? С Карпиком такиештучки не проходят, пора уяснить это себе, Ева.

– Да, – нехотя призналась я.

– Идем.

Мы с Карпиком завернули за угол. И тотчас же наткнулись наприоткрытую дверь душевой, расположенной в торце машинного отделения. В плохоосвещенном узком проеме мелькали какие-то тени, слышалась возня и приглушенныйсмех. Карпик приложила палец к губам, подкралась к двери, широко ее распахнула.

Интересно, кто-нибудь спит на этом корабле сегодня ночью илинет?..

В предбаннике яростно целовались порочный гей Муха ишоколадный король Андрэ, молодой муж швейцарки Аники.

– Извините, – тоненьким противным голоском сказалаКарпик, но даже не подумала прикрыть дверь.

На Андрея было жалко смотреть. Он отпрянул от Мухи, как отпрокаженного, лицо исказила гримаса запоздалого отчаяния. Я была поражена неменьше Андрея: мир опять переворачивается с ног на голову, старпомы оказываютсяшантажистами, респектабельные господа – серийными убийцами, а верные мужья…

– Извините нас. – Я покраснела так, как будто бы этоменя застали за чем-то непристойным.

– Я… – начал было оправдываться Андрей, но потом толькомахнул рукой. В его глазах выступили слезы.

– Ле манифиг! – Карпик вспомнила любимое выражениеАники и издевательски улыбнулась, а лицо Андрея сморщилось еще больше.

Я сильно дернула маленькую провокаторшу за руку, но она дажене обратила на это внимания. Муха тоже не выглядел смущенным, ничего другого оттакой идейной проститутки и ожидать не приходится. Только теперь я поняла, какупрощенная, фривольная кличка идет ему: он увяз в несчастном Андрее, как муха впатоке, и теперь довольно потирал лапки.

– Вам нужен душ? – галантно спросил Муха.

– Нет-нет, продолжайте, мы не будем вам мешать, –ответила Карпик.

– Извините, ради бога, – еще раз глупо повторила я изахлопнула дверь.

Это дурацкое происшествие так расстроило меня, что я прошламимо каюты старпома и даже не вспомнила о ней. Зато Карпик не забывала ничего.

– Эй! – позвала она, когда мы уже миновали каюту Митько– Ты забыла, что мы хотели…

– Ничего я не забыла. Как-нибудь потом…

– Ты расстроилась, Ева?

– Если хочешь – да…

– А, по-моему, это ужасно смешно.

– Нет ничего смешного в том, чтобы ставить людей внеловкое положение. Я ненавижу это делать. Теперь он себя возненавидит. И насзаодно.

– Муха? Что ты, с Мухи как с гуся вода. Он даже былрад, что его увидели, может быть, он специально не закрыл дверь, чтобы егоувидели.

– Ты говоришь глупости, Карпик!

– Я не умею говорить глупости. Я всегда говорю толькоумности, рассудительности и юмористичности. А Мухе даже понравилось, что мы ихзастукали.

– При чем здесь Муха? Я говорила об Андрее. БеднаяАника…

– Отчего же бедная? – У Карпика был свой, достаточноциничный для тринадцатилетней девочки, взгляд на происшедшее. – Не Аника, апросто какая-то Аника-воин. Сама виновата, если муж на сторону бегает.

– Господи, кто тебя такому научил, Карпик? На какойкоммунальной кухне ты это услышала?

– А что такое коммунальная кухня? – озадачилась Карпик.

Я вздохнула:

– В любом случае, то, что ты сейчас сказала, – этоочень плохо. Это недостойно.

– А, по-моему, это просто ле манифиг. – Карпикрассмеялась. – Теперь мы можем шантажировать его, если захотим. Попросим семьпроцентов акций его фабрики и будем трескать шоколад с изюмом и леснымиорехами. Тебе нравится шоколад с лесными орехами? А мне еще нравится белыйшоколад. Что с тобой, Ева?

Что со мной?.. Со мной что-то не в порядке, девочка.Последние сутки на “Эскалибуре” состоят из целого ада намеков, случайныхсовпадений, самых незначительных фраз, которые тут же становятся пророческими.Бедняга старпом собирался шантажировать, и ему сломали шейные позвонки… Карпиксобиралась искать убийцу, а теперь собирается шантажировать… Слово “шантаж”поселилось на корабле и бродит по воздуховодам от носа до кормы… Почему именнодевочка произнесла его, чей голос в ней говорил? Да и я сама… Я сама собираласьискать одну татуировку, а увидела другую, очень похожую. Если так будетпродолжаться и дальше…

– Со мной все в порядке. – Я присела на корточки передКарликом и сильно сжала ее плечи. – Но ты должна пообещать мне одну вещь.

– Я обещаю.

– Ты даже не спрашиваешь какую.

– Зачем спрашивать? Ты просишь – я обещаю, как жеиначе?

Как же иначе, конечно же, Карпик только так может доказатьсвою безоглядную преданность. Мы же друзья.

– Обещай мне, что ты никому не расскажешь о том, чтотолько что увидела.

– Хорошо. Только… Есть еще Муха.

– Но это не должно идти от тебя. Хорошо?

– Конечно, Ева. Можешь не беспокоиться.

* * *

…Каюта Сокольниковых была открыта. Довольно неосмотрительно,если учесть тряпки от кутюр и карманные денежки папы Сокольникова и егостроптивой дочери.