Ланкмиллер сел рядом и запрокинул голову к потолку. К тому времени, как он закончил говорить, на сковородке уже что-то мирно скворчало. Солнце теперь освещало западную половину дома, и на кухне немного потемнело, хотя теплые пурпурные лучи еще доставали сюда, лизали столешницу и краешек паркета у самой двери. Я вдруг приникла к мучителю, обнимая его так крепко, что перехватывало дыхание.

– Прости меня, не стоило, наверное, об этом спрашивать, – пробормотала в его рубашку едва слушающимися губами.

Я обнимаю его так сильно, а в голове царит несусветный кавардак и одна только вразумительная мысль: что ты, черт тебя подери, творишь? Даже если у него вдруг развязался язык, даже если он тебе разом выложил все, о чем ты спросила, вряд ли он будет счастлив оттого, что ты теперь виснешь на нем, как клещ.

Что на меня нашло? Я же черт нелюдимый, я же никогда…

Опомнившись, отскочила от мучителя резко, словно ошпаренная, чувствуя, что кожа на затылке действительно вскипает. Я даже смотреть на Ланкмиллера боялась. Зато знала, что он на меня смотрит. Изучает глазами в своей обычной цепкой пронизывающей манере. У меня дрожали пальцы, и если бы их можно было спрятать куда-то с глаз…

– Иди сюда, – Кэри сам привлек меня к себе, и я без малейшего сопротивления подалась навстречу. – Я не так часто об этом говорю, но дело тут не в болезненности воспоминаний, просто это… довольно личное. Мне дорого каждое воспоминание о ней, я ничего не хочу забывать, что бы там ни было, сколько бы боли ни причиняло. Все в порядке, расслабься, ты же хотела знать?

Я-то хотела, но понятия не имею, что теперь делать мне с этим знанием. Как поступить с почти безграничным доверием, оказанным мне так бесхитростно и внезапно. Кэри медленно перебирал мои волосы и гладил по голове.

Не знаю, откуда вдруг во мне столько всего взялось. Я ведь не могу понимать, что он чувствует, никогда в жизни не теряла кого-то по-настоящему дорогого.

Может, потому что у меня никогда никого не было.

– «Доверие», значит, да? – Я со всей силы грохнула здоровенным словарем, как неоспоримым доказательством, прямо о рабочий стол Ланкмиллера, невзирая на то что за милую душу могла подмять под ним кучу важных бумаг и каких-нибудь документов.

Чтобы его найти в дебрях маленькой вроде бы, но, как выяснилось, очень содержательной библиотеки, а потом еще и докопаться до бренной истины, я угрохала нехилую кучу времени и теперь-то уж точно от своего отступаться не собиралась.

Кэри поднял на меня глаза, сдержанно, но от того не менее ехидно улыбаясь.

– Нет, ты посмотри, она действительно полезла за словарем! Я, честно говоря, даже и не знал, есть ли здесь вообще такой, который тебе нужен. Но ты ведь везде найдешь, что приспичило, правда же?

Обращается будто к ребенку. С таким странным желанием свести происходящее к детским проказам. Он смущен? Изощренные у него способы смущаться.

– Ланкмиллер, – я уперлась руками в стол и в кои-то веки оказалась в несколько выигрышном положении, нависая над ним. – Почему это вдруг «доверие»?

В самом деле, головой он, что ли, стукнулся, пока придумывал. Дать такое имя человеку, которому, как сам потом же и признался, доверяет одному из последних. Вот это чувство юмора, надо же.

– У этого имени есть еще другое значение – «искренность», – Кэри терпеливо открыл словарь на заложенном мной месте и пальцем указал на вторую статью, до которой я так и не дошла, захваченная эмоциями. – Согласись, тебе подходит гораздо больше.

– Больше? – Я недоверчиво покосилась на мучителя, накручивая на палец прядь волос, потому что тоже отчего-то начала смущаться. Идиотский вопрос и идиотская ситуация вышла, потому что, рассуждая обо всем этом почти возвышенно, он не учел, что для моего-то родного языка «искренность» звучит как кличка собаки. А я и не напомнила. – Больше…

– Что бы ты ни делала, у тебя же все эмоции на лице написаны, а в большинстве случаев ты их еще и озвучиваешь. Ты вообще хоть что-нибудь за душой оставляешь? – Кэри прыснул, а я выпрямилась.

Много чего. Много чего – и ничего.

До меня медленно дошло, что к настоящему моменту я разболтала Ланкмиллеру вообще все о своей жизни, у меня не осталось секретов. Мучитель знает обо мне ровно столько же, сколько и я сама. Может, даже немного больше. Наверное, он считает назойливыми мои спонтанные откровения, судя по тому, как редко он вообще на них реагирует.

Я с размаху захлопнула словарь и пробурчала глухое «ясно».

– Для справки, я вдохновлялся твоей физиономией под впечатлением от Флетчера. Обычно ему во избежание проблем предпочитают строить вежливые мордашки. Но ты оказалась не слишком предусмотрительной, – донеслось мне в спину.

Ланкмиллер заметил мое смятение, но с собственным уже справился, а потому вовсю наслаждался происходящим.

– Зачем тебе вообще менять его сдалось? Чем не нравится «Розмари»?

Тема моего имени была, видимо, для нас обоих довольно острой, но я спохватилась, как всегда, уже после того, как задала вопрос.

– Вульгарно, – с напыщенным высокомерием фыркнул Кэри, получилось откровенно по-мудацки.

Я чуть словарь не выронила от внезапной волны возмущения. К счастью, его удалось удержать, но с трудом водружая внушительный том на полку, я свалила с нее кое-какую другую занятную книженцию, больше похожую на брошюрку.

– Камасутра? – Брови поползли вверх. – Твоя настольная книга? – Я даже с некоторой опаской подняла ее с пола и осторожно покрутила в руках.

Ну кто бы сомневался, что здесь найдется для нее место.

– Ей не помешало бы стать твоей настольной книгой, – отшил Ланкмиллер невозмутимо. – А то ни опыта, ни фантазии.

– Так выбрал бы тогда себе девушку из борделя, раз был шанс. У них и опыт внушительный, и фантазия, знаешь ли, ого-го! О, смотри, твоя любимая коленно-локтевая, – я наугад открыла брошюрку как раз на самом интересном месте и вслух процитировала во имя научного интереса. – Поза «Спуск по склону». Плотный контакт и глубина проникновения обеспечивают обоим яркие ощущения, особенно если партнер не скупится на ласки. Хм, звучит слащаво как-то… Боюсь, на деле все немного иначе.

– Просто ты не умеешь получать удовольствие от ситуации, – Кэри на этот раз ради пафосной реплики даже глаз от документов своих не поднял.

– Ну еще бы, с твоими-то замашками… – хмуро пробухтела я, уже теряя запал.

Сейчас наша дискуссия опять скатится в унылую перебранку.

– Чем ты там опять недовольна? Фригидное бревно корни пустило? – Ланкмиллер, изображая неподдельное удивление, приподнял брови.

– Ой, все-все, заткнул меня за пояс своей метафорой, – вскинула руки, демонстративно сдаваясь его острому языку.

Даже не замолчала, а чуть было комом в горле не поперхнулась, увидев, как Кэри ржет в кулак. Ему нравится выводить меня, нравится смотреть, как я злюсь, ворчу на него и дуюсь. Он находит это забавным.