– Семи недель более чем достаточно, – повторил мистер Даррингтон, бросая на дочь предупреждающий взгляд.

– Согласна ли мисс Даррингтон? Я не хотел бы доставлять вашей семье неудобство…

Рэйзеби посмотрел на невесту.

Мисс Даррингтон молча кивнула.

Значит, через семь недель он будет стоять у алтаря с этой женщиной, и она станет его женой. Все будет кончено.

– Еще чаю, лорд Рэйзеби? – спросила миссис Даррингтон.

– Благодарю вас, с удовольствием, – пробормотал он, протягивая чашку.

На каминной полке тикали часы, отмеряя время. Рядом в кремово-голубой вазе стоял огромный букет цветов, принесенный Рэйзеби.

– За брак, лорд Рэйзеби. – Мистер Даррингтон поднял свою чашку, словно произнося тост.

Рэйзеби поднял чашку.

– И за долг, – сказал он, холодно улыбнувшись.

Элис спрыгнула с телеги и пошла по садовой дорожке к маленькому коттеджу, затерявшемуся в пригороде Дублина. Ветви деревьев в саду были покрыты набухшими почками, из которых пробивались первые несмелые листочки. Бледно-золотистые нарциссы уже отцвели, но их зеленые листья яркими пятнами выделялись на пожухлой траве. Картину оживляли первые колокольчики, весело качавшие голубыми головками.

Элис почувствовала облегчение. Она вернулась домой, ее дом здесь. Этот воздух чище и слаще, чем в Лондоне. Несколько вдохов, и легкие очищались от лондонской пыли и грязи.

Мистер Маккормак достал из телеги ее саквояж и поставил у двери.

– Ваша матушка уж так рада будет, что вы приехали, мисс Флэнниган.

Шлюха, мисс Руж, и актриса, мисс Свитли, остались в Лондоне. Здесь она была просто Элис Флэнниган. С виду – такая же, как и была, но в душе… но к чему вспоминать о прошлом? Элис улыбнулась старику и дала ему несколько монеток. Нахлобучив поношенную шляпу, он взгромоздился на телегу и медленно поехал прочь.

Дверь по-прежнему была закрыта. На небе сгустились серые тучи, на землю упали первые капли дождя. Элис слышала голоса в коттедже и торопливые шажки маленьких ножек.

Она подняла затянутую в перчатку руку и постучала громче.

– Мама, ты собираешься открывать мне дверь или я так и буду стоять на пороге до конца своих дней? Люди могут подумать, что ты не хочешь меня видеть.

Дверь распахнулась. Мать стояла на пороге, изумленно глядя на дочь.

– Помилуй бог, ведь это же Элис. Да благословит тебя Господь! Я не знала, что ты приедешь погостить.

«Погостить». Элис снова улыбнулась, но не стала ничего объяснять матери.

Мать обхватила ее лицо мозолистыми руками. Ее лучащиеся радостью глаза жадно всматривались в лицо дочери.

– Как же я рада тебя видеть, Элис.

В душе Элис что-то перевернулось, глаза защипало от подступивших слез. Она уткнулась лицом в грудь матери, в старенький, до боли знакомый передник. Она снова стала маленькой девочкой. Крепко зажмурившись, она старалась сдержать слезы.

– Я рада, что вернулась домой, мама!

– Да что это мы? Встали на пороге… Проходи в дом. Проходи.

Мать взяла ее за руку и повела в дом.

В коттедже оказалось темнее, чем помнилось Элис, многие предметы мебели отсутствовали.

Шестилетняя Энни сидела на коленях старшей сестры Джесси. Джесси сосредоточенно расчесывала ей волосы. Молли заняла единственное кресло и плела из ленточек коврик. Они подняли глаза на Элис, застенчиво улыбаясь, как какой-нибудь посторонней даме, зашедшей в гости. Она подошла к каждой из девочек по очереди, взъерошила волосы и поцеловала их в розовые щечки, как делала, когда сестры были совсем маленькими. С улицы донесся треск раскалываемых поленьев и смех детей, игравших на заднем дворе.

– Кристи, Мэгги, Кэти! Наша Элис вернулась! – крикнула мать в распахнутое окно.

Взгляд Элис упал на маленький трехногий стульчик – единственный стул в комнате, на котором сидела мать. Возле стула стояли два металлических ведра. В одном грязная вода, в другом поблескивали вымытые картофелины. Рядом лежала щетка с жесткой щетиной и старый полотняный мешок с картофелем.

– Ты, наверное, хочешь пить, Элис. Воды? Или согреть тебе чаю?

– Воды. Сиди, мамочка, я принесу себе.

– Ну вот еще.

Мать уже спешила в кухню, чтобы принести ей воды.

В комнату вошел тринадцатилетний Кристи. Рукава его рубашки были закатаны, выглядел он старше, чем помнилось Элис.

Она поцеловала его в щеку.

– Боже мой, да ты ли это, Кристи! Как ты вытянулся! Ты уже выше меня.

И тощий, как тростинка.

Мальчик густо покраснел, проворчал что-то и отстранился, но на губах его расцвела улыбка.

– Он теперь главный мужчина в доме, – сказала мать.

Она вернулась, неся в руках стакан воды и ломоть хлеба.

– А где теперь Дэвид?

– В начале прошлого года поступил на военную службу, сражается где-то в армии короля Георга, – ответила мать. – Посылает деньги, когда может.

На пороге появились Мэгги и Кэти, их щеки раскраснелись от свежего воздуха. Платьица им достались от старших сестер и были сильно поношенные, в заплатках.

– Ты похожа на знатную даму, Элис.

Кэти с улыбкой дотронулась до темно-синего дорожного платья Элис.

Элис улыбнулась и обняла младших сестренок, радуясь, что видит их живыми и здоровыми, и в то же время ужасаясь нищете, в которой жила ее семья.

– Кристи, принеси саквояж сестры, он на крыльце. Дождь начинается.

Брат отправился за саквояжем.

– А где все остальные? – спросила Элис, оглядываясь в поисках других сестер.

– Наша Марта вышла замуж за парня из Килтила.

– Вышла замуж? – Глаза Элис расширились от изумления.

– Он – пастух, и у него собственный дом есть, пусть и маленький. Они поженились прошлым летом. Как раз успели до появления на свет ребенка, слава богу.

– Хорошие новости, – улыбнулась Элис.

– А Мэри и Бернадетт устроились в большой дом в Дублине.

– Это же замечательно.

– Да, – согласилась мать, но Элис заметила, что на ее лице появились морщины, которых не было два года назад, когда они виделись в последний раз.

«Что ты скрываешь от меня?» – хотелось ей спросить. Куда ушли все деньги, которые она посылала домой? Элис окинула взглядом убогую комнату и лица родных. Ничего, у нее еще будет время задать все волнующие ее вопросы. А теперь она просто радовалась, что находится далеко от Лондона, и в то же время ощущала гнетущую пустоту в груди.

К вечеру следующего дня Элис узнала, наконец, правду.