class="p1">И вот сияющие завитки золотистых волос превращаются в спинку из резной древесины, мягкие губы, неестественно пухлые, в сидение из окрашенной бледно-розовой кожи, родинки над губой рассыпаются замысловатым узором, манерно изогнутые запястья перетекают в причудливые изломы на подлокотниках, но Егор никак не может избавиться от чувства, что что-то все время идет не так.

С какой стороны ни посмотри, как ни старайся откорректировать детали, совершенно ясно, что стул получается вульгарным, кричащим и пошлым. Это чертовски бесит. До самого вечера он торчит в мастерской в безуспешных попытках довести идею до ума. Дизайнер то нервно вскакивает и принимается бродить из угла в угол, то садится снова за планшет, сгорбив спину. Напускает на себя серьезный вид и что-то безотрывно, сосредоточено чертит на экране. Не то, совсем не то. Он со злостью швыряет в стену дорогой планшет. Тот с треском отскакивает и приземляется на жесткий пол. По экрану расползаются трещины, но Егор даже не смотрит в эту сторону, распахивает дверь и поднимается на второй этаж. Ему нужно освободить место.

***

Возвращаться пришлось снова в ночь. Около шести он еще раз позвонил Линде. Предупредил, чтобы никуда не выходила до его приезда, и заперла дверь, а в случае чего сразу звонила ему или Серго. Затем попросил Серго продолжать отслеживать номер Егора и передать информацию о его машине ребятам, которые наблюдают за «Сытым волком», ведь дизайнер мог и вправду оставлять телефон дома. Было бы неплохо установить прямую слежку за ним самим, но основания слишком размытые для того, чтобы выделить на это отдельного человека.

Перед отъездом он должен был убедиться, что старуха в порядке после такого количества выпитого. Следователь опросил вернувшихся к вечеру жителей, еще раз осмотрел пепелище, оставшееся от старого дома Егора, и нашел место, где находилась мастерская – теперь здесь была небольшая продуктовая палатка с сигаретами, жвачкой и разными снеками. Он вернулся к дому и заглянул в окно своей недавней знакомой. Уже темнело. Он разглядел силуэт женщины в голубом мерцании древнего телевизора. Та сидела, уставившись в экран сквозь гигантские линзы очков, которые отражали тусклый свет, и не замечала ничего вокруг. Он выдохнул. Все хорошо. Можно выезжать.

На пути домой совершенно некстати желудок начал подозрительно урчать. Еще через пятнадцать минут его скрутило не на шутку. Да какого хрена именно сейчас? Он съехал на обочину к лесу. Это шаурма… или грибочки? Так вот все-таки в чем истинное предназначение настоечки? Не травануться хозяйкиными разносолами? Похоже, не стоило отказываться… Следователь распахнул дверцу автомобиля и рванул в кусты, задев рукой высокую ветку крапивы. Проклятые грибы, чертова крапива, гребаная настойка! Сегодня точно не его день.

***

В маленькой комнате наверху слышны громкие торопливые шаги по лестнице. Сердце замирает на секунду и начинает бешено колотиться. Девушка дергается из стороны в сторону, пытаясь высвободиться из последних сил. Егор подходит к бару, опускает голову, ссутулившись, упирается ладонями в барную стойку и стоит так пару секунд, забирается в волосы пальцами, сжимает, тянет. Достает бутылку вина и бокал. Надо налить точно до краев, так, чтобы не осталось пространства, но и так, чтобы не перелить. Не получится! К черту. Он откупоривает пробку штопором, запрокидывает голову и делает несколько больших глотков подряд прямо из горлышка. Бутылку оставляет не закрытой. Идет к столу, достает ежедневник из ящика стола. Пишет одно единственное слово: провал. Не убирает на место, как обычно, а оставляет лежать распахнутым на столе. Под ногами мешаются книги. В кабинете никого.

Подходит к шкафу. На одной из полок, что осталась нетронутой, меняет увесистую книгу в твердом переплете местами с более легкой в мягком сером. Раздается щелчок, и шкаф разворачивается, открывая проход в подсобку.

Блондинка в кресле вздрагивает и мычит. Ее глаза распахиваются в ужасе. Предчувствие конца рассыпается по коже ледяными мурашками. Он смотрит на ее пожелтевшие, слипшиеся от пота, волосы и расстраивается. Золотистых локонов как не бывало. Дизайнер ничего не говорит, подходит ближе, но все время отводит взгляд. Не хочется, чтобы она заметила. Егор буквально чувствует, что в его глазах написаны неуверенность и недовольство собой.

Развязывает рот. От краешков губ расползаются красновато-фиолетовые отпечатки тугого бинта, да еще и неровные. Отвратительно. Надо закрепить ее ноги. Холодная рука хватается за щиколотку, тянет, выпрямляя ногу, и защелкивает на ней металлическую манжету внизу конструкции.

– Пощщщадите… – шепчет девушка. Ее губы дрожат, голос осип.

Никакой реакции. Егор, опустив голову, переходит на другую сторону и проделывает все то же самое со второй ногой. Отходит на шаг, трет костяшками пальцев подбородок. Колючий, надо бы побриться. Кажется, манжеты застегнуты не одинаково. Правый слабее. Затягивает потуже. Слишком сильно. Расслабляет. Черт! Как их сделать одинаковыми? Затягивает рывком. Девушка взвывает, и он наблюдает, как синеет ее стопа. Плевать. Пусть так останется. Затягивает вторую. Крик врезается в мозговые оболочки, запускает необходимые реакции, к Егору возвращается голос.

– Ну как? Поняла, что страдания могут быть не только физическими. Одиночество, непонимание, оставленность – все это тоже может серьезно ранить. Он садится на стул напротив Алины, коленом задевая стопу, которую она ощущает как огромный комок боли.

Девушка кивает и всхлипывает.

– Вот так ты поступала с Линдой. – При звуке этого имени ее глаза округляются в недоумении. Но она не в силах собрать вместе обрушившееся цунами догадок и просто слушает.

– Но и физические мучения никто не отменял. Например, прорезывание зубов в некоторых случаях может быть очень болезненным.

Убийца встает, закрепляет адский обруч на ее голове. Берет со стола лезвие. Возвращается. Он оттягивает нижнюю губу и проводит по деснам из стороны в сторону, оставляя глубокие порезы. Рот наполняется кровью. Голова запрокинута, поэтому нет возможности сплюнуть. Девушка захлебывается сквозь собственные крики и слезы в смеси багровой крови и слюны, которой становится слишком много, и в итоге она перетекает через край, спускаясь двумя ручейками из уголков рта.

Резкая боль в голове.

Егор обхватывает ее руками, сдавливает, рычит. Что дальше? Что он должен делать дальше? Она не попросит убить? Хотя… Разве это еще важно? Он не хочет освобождать ее. Линда говорила, что это несчастный человек, но ему ее не жаль. Впервые он осознает, что полон ярости. Он здесь, чтобы отомстить.

Боль не хочет утихать. Она такая сильная, что, распространяясь, гудит во всем теле. Егор из последних сил волочит ноги к столу, берет тяжелый гаечный ключ, возвращается, замахивается, в последний раз смотрит в застывшие в панике глаза и тремя сильными ударами в висок разбивает