столь важна, как кажется, поскольку, при любом повороте событий, Австрия вряд ли могла на них повлиять. Меттерних понимал, что Александр готовил оборонительную войну и не мог оказать поддержку своим союзникам. Слабая Австрия, будучи союзницей России, была бы разгромлена в самом начале войны, независимо от ее течения в дальнейшем. Можно утверждать даже, что наилучшей помощью России со стороны Австрии был бы ее союз с Францией и сохранение австрийской армии для более благоприятных дней в будущем. Этот аргумент Меттерних приводил позднее, заверяя Александра, что Австрия не станет воевать с Россией всерьез. Бывает порой, что наиболее продуманные прогнозы опровергаются ходом событий, в то время как, казалось бы, ни на чем не основанные, произвольные предположения попадают в цель. Лучшее, что мог позволить себе ответственный министр, заключалось в ловле шансов. Там, где существовало несколько возможностей, он должен был действовать так, чтобы даже малейшая из них могла быть использована.

Наиболее существенным недостатком в анализе Меттернихом обстановки была его прямолинейная оценка политики России. Она свидетельствовала о том, как много еще в нем сохранялось предубеждений обычного европейского политика тогда, когда он пытался решить за Александра его проблемы. Меттерних считал российскую политику ненадежной только потому, что она лишала Бальхауз надежной опоры для собственных хитроумных и прихотливых маневров. Он никак не мог понять, что Санкт-Петербург смотрел на небольшое пространство Западной и Центральной Европы как на мозаику сравнительно мелких государств, сотрясаемых идеологическими течениями разного толка, что в задачу российской политики входило нахождение наилучшего политического хода в определенный момент. В 1811 году Александр, сделавший ставку на оборонительную войну на территории России, нуждался в надежных флангах, и он обеспечил их путем захвата Финляндии и подписания Бухарестского мира с Турцией в 1812 году.

То, что царь смог добиться этого при одновременном обеспечении нейтралитета Швеции и Турции, было дипломатическим успехом, значение которого трудно переоценить. Конечно, в оборонительной войне альянсы со слабой Австрией и почти ничего не значившей Пруссией были желательны, но не настолько, чтобы жертвовать ради них своим влиянием на Балканах, чего требовали многие австрийцы, или связывать себя обязательствами на будущее, чего добивались, как обычно, пруссаки. Иногда и Александр забывал, что тактический, в его представлении, вопрос для России приобретал для небольших европейских государств значение вопроса жизни или смерти. Но это нельзя считать капризом. Меттерних относился к правителям России так же, как относятся министры к своим сомневающимся монархам: потому что те редко следуют рекомендации одного человека. Только после того, как Россия одержала победу, Меттерних, кажется, вернулся к пониманию того, как много стояло перед царем выборов, хотя впервые он осознал это в Дрездене ровно 10 лет назад.

К счастью, Меттерних находился не на берегах Невы, а на берегах Дуная, где предубеждения если и конфликтовали с его универсальностью, то все-таки не снижали уровня его ответственности. В течение 1811 года соблюдение нейтралитета стало весьма затруднительным. Соперничавшие императоры всячески обхаживали Австрию и Пруссию. И хотя Меттерних не отклонялся от избранного курса, ему постоянно приходилось отбиваться от приверженцев России, оказывавших на Франца свое влияние. В августе он отозвал из Парижа Шварценберга для упрочения своих позиций точно так же, как отзывал его самого однажды Штадион. Весь этот и последующий год Меттерних был мишенью многочисленных интриг со стороны тирольских националистов, отставных армейских офицеров, представителей повстанческого движения Северной Германии и беженцев из Западной Германии. Примечательно, что один из самых разветвленных заговоров во главе с рейхсграфом Кристианом фон Ляйнинген-Вестербургом финансировался Англией и через русское посольство в Вене координировался с повстанческими движениями в Германии. В финансовом отношении монархия перемещалась от тревожного в отчаянное положение. В январе 1811 года был разработан реформистский проект с целью резкого повышения земельных налогов, но из-за бойкота венгерских магнатов он так и не был претворен в жизнь. В конце года ситуация стала настолько критической, что Меттерних не мог добиться от министерства финансов средств для формирования 60-тысячного корпуса пограничной охраны, при помощи которого он хотел укрепить свои позиции в политическом торге. Теперь он убедился, что союз с Францией был неизбежен, хотя бы в целях получения финансовых субсидий или предотвращения попыток Бонапарта революционизировать отстававшую в выплате налогов Венгрию.

Затем в ноябре две новые опасности обострили ситуацию до предела. Во-первых, Россия нанесла туркам решительное поражение, что вновь возбудило страхи перед возможностью французского удара по русским через австрийскую территорию. Во-вторых, произошла драматическая перемена в политике Пруссии. Первоначально Меттерних полагал, что Пруссия выступит основными силами на стороне Франции, чтобы избежать уничтожения, и Харденберг на самом деле делал все возможное, чтобы добиться примирения с Наполеоном на приемлемых условиях. Но французский император оказался неуступчивым, отвергая любое предложение в области обеспечения безопасности или послевоенных гарантий Пруссии, потому что в его планах эта страна, если ей вообще удалось бы выжить, подлежала бы новому территориальному разделу в целях дальнейшего распределения среди членов Рейнского союза. Каким еще образом можно было бы иначе компенсировать королю Саксонии передачу Варшавы новому польскому государству? Поэтому в конечном счете Наполеон предложил Пруссии выбор между присоединением к Рейнскому союзу – что выглядело довольно сомнительной гарантией ее безопасности и территориальной целостности в свете инцидентов с Ольденбургом, Зальмом и Аренбергом – и возможностью попытать счастья в наступательно-оборонительном союзе с Францией без всяких гарантий. Ничего не добившись в Париже, Харденберг обратился к Санкт-Петербургу и, к великому удивлению Меттерниха, решил заключить тайный союз с Россией.

По мнению Меттерниха, это было равносильно самоубийству. Для Австрии же в связи с этим стал еще более актуальным вопрос о Силезии. Для власти любой другой страны представляло бы серьезную опасность и даже смертельную угрозу, если бы Галиция отошла к польскому королевству. Урегулирование отношений с Бонапартом больше нельзя было откладывать, с нейтралитетом пора было кончать. 28 ноября министр иностранных дел доложил этот вопрос кайзеру. Союз с Россией исключался по уже давно осознанным причинам. Сохранение нейтралитета теоретически было возможно, но лишь ценой столь же больших расходов на вооружение, сколь и в случае заключения союза с Францией, правда, без всякой выгоды, кто бы ни выиграл войну. Следовательно, необходимо дать указания Шварценбергу в Париже предложить французам армейский корпус взамен передачи территорий в Силезии, Иллирии, в районе реки Инн и Зальцбурга. Потеря Галиции считалась само собой разумеющейся. Кайзер одобрил новый курс. Меттерних одержал решающую победу над своими противниками в Вене.

Оставалась необходимость борьбы на внешнеполитическом фронте, осложнявшейся опять же Пруссией. Причиной, по которой правительство в Берлине не до конца связало себя