восстановлению Германской империи. Поддержав Штейна своим авторитетом, наводнив провинции Иллирии своими агитаторами, направив генерала Вальмодена в качестве советника тирольских заговорщиков, позволив Штейну подстрекать к сопротивлению население Восточной Пруссии и поддерживать связи с членами Союза добродетели в Пруссии, царь не отказался от намерения вести войну за пределами России и в том числе посредством оказания мощного давления на власти Австрии и Пруссии. «Встаньте, ваше величество, во главе европейских держав, – умолял его Штейн. – Вам надлежит сыграть роль благодетеля и реставратора». Заметьте, благодетеля и реставратора, но не освободителя.

Когда вести о необратимом отступлении войск Наполеона в России дошли до Вены – в среднем с двухнедельным опозданием, – Меттерних не поддался ни панике франкофилов, которые считали судьбы австрийской и французской династий неразрывно связанными, ни ликованию русофилов, которые полагали, что наступает время для того, чтобы сбросить маски и выступить против тирана, независимо от того, чьим зятем он является. Министра иностранных дел беспокоила лишь растущая неопределенность обстановки, неопределенность, проистекавшая как от нехватки информации о масштабах поражения Наполеона, так и от незнания того, в какой степени Россия сможет воспользоваться победой. Шансы располагались между двумя крайностями. Если Великая армия уничтожена, а сам Наполеон либо убит, либо захвачен в плен, только Россия сможет получить выгоду от возникшего хаоса. Ее господство на континенте будет гарантировано. С другой стороны, если Наполеону удалось избежать плена, а русская армия подошла к границе России совершенно истощенной, то нельзя сбрасывать со счета возможность нового Тильзита. Единственный безопасный курс, приемлемый для Австрии, считал Меттерних, заключался в активизации усилий в пользу мира или в маневрировании с целью обеспечения более или менее нейтральной позиции Австрии, когда страна не могла бы быть втянутой в опасные предприятия. «Первейший, наиболее устойчивый из всех австрийских интересов, – говорил министр, – независимость».

Первый шаг он сделал 4 ноября, вскоре после того, как узнал о зондаже Наполеоном возможности заключения мира. Опасаясь исключения Австрии из переговоров о мире между Францией и Россией, Меттерних поспешил предложить свои посреднические услуги. В его посланиях в Лондон и Санкт-Петербург подчеркивалась объективность и относительная независимость державы, расположенной в Центральной Европе. В послании в Вильно, где в то время располагалась штаб-квартира французской армии, он упирал на выгоду для Наполеона ситуации, когда мирные предложения исходили бы от третьей стороны, а не от Франции. Затем 9 декабря, когда стал проясняться масштаб катастрофы, Меттерних предпринял второй шаг. На этот раз он обратился к одной Франции с просьбой позволить Австрии устанавливать официальные контакты с другими державами. Бальхауз, отмечал министр, не обманули информационные бюллетени Франции. Он понимал и Европа понимала, что случилось в России, и если Наполеон останется глух к доводам разума, то будет невозможно удержать народы Центральной Европы в повиновении. За этим последовало несколько других заявлений подобного рода, а также личное письмо Франца своему зятю от 20 декабря и беседа 31 декабря Наполеона с австрийским послом в Париже графом Бубной. Наконец 7 января 1813 года Наполеон санкционировал ведение Австрией переговоров по ее собственному почину. Договор с Францией оставался в силе, но Австрия де-факто обеспечила себе независимость.

Между тем положение Пруссии было почти диаметрально противоположным. Поскольку боевые действия, не без влияния прежнего маневрирования Меттерниха, происходили на севере, первой пограничной линией, к которой вышли войска царя, была граница Пруссии. После этого, 30 декабря, командующий прусским корпусом генерал Ханс Давид Йорк фон Вартенбург по собственной инициативе подписал соглашение о перемирии, открывавшее путь русским в Восточную Пруссию. Предвкушая победу и славу, Штейн снова вступил на прусскую землю, созвал ландтаг Восточной Пруссии, захватил административный контроль над провинциями этой земли и принялся формировать милицию. Мимо его внимания не прошла и негативная сторона зависимости от русских. Они вели себя в оккупированных районах как завоеватели и открыто говорили об аннексии Восточной Пруссии. И это не были досужие разговоры. Царь уже заручился согласием Швеции. Многие русские, особенно военные, считали приобретение Восточной Пруссии и герцогства Варшавского справедливой компенсацией за тяготы войны, что к тому же положило бы конец боевым действиям в этом регионе.

Прусские власти в Потсдаме были близки к панике. Поступок генерала Йорка болезненно переживался как грубое нарушение дисциплины. Но, по словам Харденберга, «он не доставлял много тревоги. Главное – не идти на риск разрыва с Францией слишком рано, но генерал Йорк выбил почву из-под наших ног». Россия была слишком сильна, чтобы оказывать ей сопротивление, и слишком слаба, чтобы на нее положиться. Если она продолжит вторжение, Пруссии ничего не остается, как вступить с ней в союз на любых условиях. Но, взяв на себя союзные обязательства, Пруссия не будет уверена, что ослабленная войной Россия сможет защитить ее от Наполеона, который все еще контролировал большую часть территории за пределами Силезии. Столкнувшись с этой дилеммой, Харденберг и король снова обратились за советом к Меттерниху, направив генерала Кнезебека с секретной миссией в Вену, куда он прибыл 12 января.

В идеале Харденберг рассчитывал на союз с Австрией, полезный во всех отношениях. Если русские успокоятся на сколько-нибудь продолжительное время, государства Центральной Европы объединят свои посреднические усилия, к чему стремился Меттерних. По мнению Харденберга, посредничество следовало подкрепить силой и оно потребовало бы ухода французов из Италии и Германии. Государства Рейнского союза, за исключением Вестфалии, следовало сохранить в неприкосновенности, а роль Наполеона взяли бы на себя Пруссия и Австрия на основе извечного прусского принципа, согласно которому Пруссия преобладала бы на севере, а Австрия – на юге. Если же русские продолжили бы вторжение, тогда Австрия должна была поддержать Пруссию в смене политической ориентации. Таким образом центральные державы могли бы вести торг на равных с Россией и Францией, и в частности добиться возвращения Пруссии владений, утерянных после поражения при Йене, включая Восточную Пруссию и польские провинции. Если бы Австрия отвергла союз, то Кнезебек должен был попытаться по меньшей мере заполучить от нее одобрение прусско-русского пакта. Последнее звучало довольно безобидно, почти как учтивость, но оно составляло существо миссии Кнезебека. С точки зрения пруссаков, одобрение пакта Австрией обязало бы ее взять на себя ответственность за последствия его подписания Пруссией. Австрия была бы обязана не только воздерживаться от посягательств на прусскую территорию, но также прийти на помощь Пруссии, если в ней откажет Россия.

Таким образом миссия Кнезебека поставила Меттерниха перед дилеммой. Фактически ему надо было бы приветствовать предложение Пруссии присоединиться к ее аннексионистским планам, что на данный момент обещало исполнение всех надежд. Ведь предложение исходило от государства, которое со времен Базельского