Новодворский спросил настороженно:

– А почему вы решили, что кобызы вытеснят русских?Ничего такого не замечено…

– Помните группу людей, что пытались к нам прорваться?То были как раз русские. Узнав, что прибывает президент, воспрянули духом ипытались к нам со своими жалобами. Но кобызы умеют защищать свои интересы.Помимо президентской охраны, выставили и свою… Словом, все жалобы получены подругим каналам. Сейчас подсчитывается, сколько русского населения уже согнано сих земель…

Громов смотрел настороженно, не верит еще, а Сигуранцевслегка кивнул, мол, да, это же наши, мы должны их защищать от всяких чужихгадов.

– Однако же, – продолжил я, – мы не простобратки, вроде правительства США, что дает защиту своим в любом случае, а всякихтам югославов, сомалийцев или афганцев мочит, даже не утруждая себя доказательствамиих вины. Мы все-таки давайте разберемся, как… люди.

Сигуранцев поинтересовался настороженно:

– Эту поэтическую формулировку как понимать?

– Это не поэтическая, – ответил я. – Люди –это вид, биологический вид. Если одни особи в нем сильнее, умнее и породистее,то любой селекционер отберет именно их. Тем более если вопрос становитсяжестко: выбрать надо. Или – или.

Громов уточнил с осторожностью:

– В смысле… если я правильно понял, вы ставите вопрос…гм… очень экстравагантно?

– Это сейчас он кажется диким, – ответил яхмуро. – Глобализация на марше, не так ли? Народы будут исчезать один задругим, сливаясь воедино. А если точнее, то поглощаясь более живучим. Сейчаснам дико о таком подумать, но при жизни наших детей и внуков, что уже ходят вшколы, этот процесс будет в разгаре! Если не на завершающем этапе.

Сигуранцев хмыкнул, но смолчал, а Громов прогрохотал, какгусеницами по Красной площади:

– Вы полагаете, что выбирать уже приходится?

– Можно подумать, – отпарировал я, – вы ещене выбрали!

– То я, – ответил Громов мрачно, – а то вы.

В этом «вы» прозвучало еще нечто, кое-какие характеристики,даже вроде бы эхо ответило привычно, я пропустил мимо ушей, оглядел остальных,слушают внимательно, но помрачнели, у Новодворского вообще лицо такое, словно бормашинаподбирается к нерву.

– Вам легче, – ответил я холодновато. – У васвсе на рефлексе «свой-чужой». Так решает только компьютер да богомолы, когдахватают мошек. Но человек должен решать и нравственные вопросы. Мы сейчас нетолько правительство, крыша, которая обязалась защищать тех, с кого берем…

– Рэкет…

– Рэкет – когда нелегально, – уточнил яхолодно, – когда конкуренты, именуемые преступностью. А когда за крышувзимает плату правительство, это уже налоги. Но, повторяю, мы не толькоправительство, но и люди. Мы должны решить, как поступить правильно…

Громов бухнул, как будто Полифем швырнул вслед уплывающему«Арго» скалу:

– Правильно? Выгнать их всех к чертовой матери! Ихприютили, а они еще и ноги на стол?

– Правильно, – возразил Новодворский, – этопозволить им развиваться, как считают нужным. Вообще-то правильнее бы еще ипомочь, но, боюсь, это чересчур для нашего неандертальского правительства.Лучшему надо помогать, не так ли?.. А кобызы, давайте говорить честно, лучшенас. Лучше окружающих их спивающихся русских. Лучше… буквально во всем!

Горло на миг перехватило спазмом, я подышал медленнее,успокаивая нервы, а когда сумел заговорить, сказал почти просительно:

– Вопрос чересчур сложный, чтобы вот так сразу. Мы дажетакие мелочи, как тарифная пошлина на ввозимые велосипеды, решали две недели, аздесь, шутка ли, попробовать решить: быть или не быть России!..

Громов буркнул неприязненно:

– Ну, это не нам решать.

– Кишка тонка, – добавил Павлов, подумал иуточнил: – И руки не доросли.

Я покачал головой:

– Как раз не тонка. И не потому, что двужильные, этоРоссия по самые ноздри в вонючем болоте, вот-вот захлебнется. А мы – как таленивая ворона на ветке, которой только переступить, чтобы наклонить ветку, иможно ухватиться, вытащить себя из болота. Но можно и не делать шажок: мол, неглухая я, не слепая, а ленивая просто… Какую-нибудь крохотную Швецию погубитьнепросто, а огромную Россию… сама гибнет, нам нужно только ни во что невмешиваться.

Новодворский продолжил бодро:

– Так, может, и не вмешиваться в исторический процесс?

Я поморщился:

– Вы слишком приняли на веру марксистский тезис онеизбежности мировых процессов. Мол, от человеческой воли отдельных личностейничего не зависит. Бред! Не будь Гитлера, не было бы и национал-социалистическойнародной партии, не было бы ее идеологии. Не будь Наполеона – карта мира былабы другой. Не создай Мухаммад ислама – мир был бы другим. Не обидьпровинциальный царек в захудалой Македонии своего сына, тот не собрал бысобутыльников, с которыми перекроил страны и народы! Не создай гениальный Ленинударный кулак своей партии, марксизм в России остался бы марксизмом, как и вЗападной Европе, а в России сейчас, как предрекали все расчеты, было бывосемьсот миллионов населения, а по уровню благосостояния Россия превосходилабы все страны Европы и захудалые Штаты. Так что не надо о неизбежности. Всеизбежно. Я же говорю, мы сейчас как та ленивая ворона на ветке. Сделаем шажокили нет?.. Разница лишь в том, что ворона просто ленилась, а мы все-такирешаем, стоит ли помочь вылезти из этого болота, или нехай тонет?

Громов проговорил угрожающим тоном:

– Это слишком кощунственно, я бы сказал, даже обсуждатьтакие вопросы. И тон, простите, больно ернический. О таких серьезных и даже, ябы сказал, скорбных вопросах надо говорить соответствующим тоном и ссоответствующим лицом.

Я кивнул:

– Приношу извинения. В самом деле, переборщил. Но этоот горечи, что дожили… Я увидел, что вот-вот повторится косовский вариант,когда крохотная диаспора, стремительно разрастаясь, начинает вытеснять местноенаселение.

Павлов удивился:

– Разве так уж много вытеснила? Я имею в виду, чтобы несписывать на естественную миграцию…

Громов и Сигуранцев встрепенулись, взглянули одинаковонедоверчиво, но с надеждой в глазах.

– Да, – ответил я. – Пока еще, возможно, нетак уж и много, как в поданных жалобах, но… процесс начался. Давление будетрасти по экспоненте, а наши… черт бы их побрал с их рабской богомольнойпокорностью!.. отпора не дадут, как уже не дали. Стеная и плача, соберутнехитрые пожитки и пойдут от беды дальше, где нет злых кобызов, злых чеченов,злых казахов…

Громов сказал с неудовольствием:

– Это вы напрасно насчет рабской богомольности.