– Ты знаешь Астраханцева? – поинтересовалась та вместоответа.

Распылитель она по-прежнему держала в одной руке, а тряпку –в другой.

– Нет. А должен?

– Боже мой! – Она хлопнула себя по лбу той рукой, в которойбыла тряпка. – Кажется, я ошиблась профессором.

– Люда, я ничего не понимаю. Ты говоришь загадками. КакойАстраханцев?

В этот момент на авансцену вышла Элина. Она была не из тех,кто подстраивается под обстоятельства. Она, словно проволоку, сама сгибалаобстоятельства сообразно собственным планам. План у нее был четкий, а намеренияего осуществить – мощные. Выглядела она сегодня великолепно. Гладко зачесанныеволосы, элегантный костюм с зауженной юбкой, туфли на шпильках и аксессуары,подобранные с математической точностью: так, чтобы каждая вещь мгновенно била вглаза мужчинам и колола в сердце женщин.

– Ну вот что, – заявила она, подбоченившись. –Предлагаю прекратить этот базар и расставить все по своим местам. Дима, это кто– уборщица? Ее надо отсюда попросить. Нам чужие уши здесь совсем ни к чему.

– Элина, замолчи, – потребовал Грушин.

Но та и не думала его слушаться.

– Значит, так, – продолжила она приказным тоном. –Забирайте свои причиндалы и... Дима, ты должен ей денег?

– Я заплачу, – поспешно сказал Белоусов. – Скольковам причитается, милочка?

Грушин растерянно взглянул на Люду. Он хотел все немедленнообъяснить, но тут увидел ее лицо и окаменел. В тот же миг его окатило жаром, датак, словно кто-то плеснул в него горячей водой из ведра. В глазах Людыпоявилось усталое мужество. Да, она была некрасивой, и знала это. В старомспортивном костюме, без помады на губах, в косынке, скрывавшей ее чудесныеволосы, она оказалась один на один с миром, который иногда весьма нелюбезнообходится с дурнушками.

Грушин вздрогнул. Молния пронзила его глупое сердце. Онвдруг понял, что Люда, в сущности, такая же, как он сам, что они – родственныедуши! Он тоже боролся с условностями, с несправедливыми суждениями, страдалоттого, что у него не получались отношения... Он ничего не мог поделать с самимсобой, и она тоже не может! Он видел ее сейчас так, как еще никто до него невидел. И она была прекрасной, как сама жизнь – та настоящая жизнь, добрая ичистая, которая делится на всех поровну, вне зависимости от того, кто ты икакой ты.

Люда расценила его молчание по-своему. Утреннее поведениеГрушина, его животный страх перед случившимся, желание отказаться от всегосразу убили в ней всю радость жизни. Ничто больше не могло ее ни зажечь, нирасстроить. Ей казалось, что ее кровь превратилась в стылую воду.

Ей нужно было немедленно уйти отсюда, скрыться, спрятаться,зализать раны. Потом, потом она будет думать, отходить от наркоза и плакать,конечно... Без слез ей не выкарабкаться.

– Он ничего мне не должен, – сказала Люда страннымпронзительным голосом. – Разрешите пройти! Мне нужно переодеться.

Она отправилась в спальню, держа перед собой распылитель,как пистолет. И все расступились в стороны. А Грушин, который хотел броситьсяза ней, схватить ее, прижать к себе, неожиданно почувствовал такую слабость идурноту, что едва устоял на ногах.

– Люда! – шепотом сказал он, чувствуя, что все плыветперед глазами, а желудок, словно поршень, поднимается снизу к самым зубам.

Все бросились к нему, и только Федор Девушкин попытался остановитьЛюду. Несмотря на культурные наслоения, душа Федора была чистой, как водопад внорвежских горах. Он один сообразил, что происходит что-то не то.

– Не надо вам уходить, – попросил он ее спину. –Это неправильно!

Но Люда не вняла ему и не увидела, что с хозяином квартирыпроисходит нечто ужасное. Не оборачиваясь, она плотно закрыла за собой дверь,содрала с себя спортивный костюм и стала быстро и собранно одеваться, натягиваяна себя вещи, которые почему-то казались ей жесткими, как наждак. Посмотрев насебя в зеркало, она увидела, что кожа ее ярко-розовая, почти клубничная, причемпылает не только лицо, но и все тело.

– Что, размечталась? – спросила она у своего отраженияв зеркале. – Получила по морде?

Пока она вела диалог со своим отражением, в гостинойпроисходили драматические события. Побледневший как мел Грушин начал валитьсяназад, и его поймали, конечно, подставив руки. И Элина – возбужденная,ошалевшая, как маленький хищник, почуявший кровь, – жадно заглядывая влицо Антону, спросила:

– Это инфаркт? Инфаркт, да?

Грушин, находившийся в аду, но при этом в полном сознании,длинно простонал, дрожа веками:

– Это тухлое яйцо...

Белоусов засмеялся, а Антон строго спросил, сведя брови кпереносице:

– Ты сожрал тухлое яйцо?

– Я чувствовал, что с ним что-то не так... У него скорлупабыла треснувшая... Ох, меня сейчас вырвет. Пустите меня!

Он выдрался из цепких пальцев и вороным конем проскакал кванной комнате. Мысль о том, что Люда ушла, а он не остановил ее, лишьдобавляла ему страданий, когда он склонялся над унитазом и исторгал из себязавтрак – лихорадочно проглоченный, не отмеченный сознанием. Хорошо, что Людаела только бутерброды!

Потом перед его глазами стали летать черные мушки, онперестал связно мыслить и вывалился в коридор, смутно соображая, чтопроисходит. Антон, разогнав всех сочувствующих, поил его на кухне какой-тодрянью, разведенной в трехлитровой банке. Он заставлял его пить эту дряньмаленькими глотками. Ее было много, слишком много, вся банка в него сразу невлезла, и где-то на половине ему снова захотелось опорожнить желудок.

Потом его уложили в постель, не в его обычную холоднуюнетронутую чувствами постель, а в ту, где они были с Людой, – простынипахли ею, и наволочки тоже... И теперь ему казалось, что нет ничего чудеснееэтого запаха, и Грушин утыкался в подушку, пытаясь вобрать его в себя,пропитаться им.

Рядом с ним появился Антон, который вел себя не как друг, акак доктор – бесцеремонно. Щупал ему пульс, оттягивал веки и надавливалогромной ладонью на живот.

– Люда... – простонал Грушин, когда его наконец укрылиодеялом.

– Что – Люда? – спросил Антон.

– Я хочу на ней жениться.

– У тебя какая-то навязчивая идея. Как только ты встречаешьболее или менее подходящую женщину, сразу хочешь на ней жениться.

– Мы занимались сексом.

– А-а! – протянул Антон. – Ну, тогда другое дело.Тогда тебе точно необходимо ответить перед государством по закону. Фата, белыйлимузин, галстук-бабочка. И как это ты решился на скоротечный роман?

– Вот так... Решился, – слабым голосом ответил Грушин.

– Мне кажется, тебя просто лихорадит. И ты придумываешь богзнает что.