Антон на минут исчез, а потом подошел снова с нехорошимрешительным лицом. В руках у него был шприц, которого Грушин до ужасаиспугался. Шприц означал, что в его кровь попадет лекарство, и будет сон, ипровал во времени. И этот черный провал отделит его от Люды, он не сможет потомпреодолеть его, перепрыгнуть... Она окажется слишком далеко.

– Не надо! – попросил он, едва шевеля губами.

Его, конечно, не послушались, и через какое-то время светмедленно померк, словно рука в мягкой бархатной перчатке легла ему на глаза.

Пока Люба принимала душ, заспанный Астраханцев готовил длянее завтрак. Он уже сто лет этого не делал и теперь сочно чертыхался, потомучто сливочное масло горело на сковороде, а помидоры плевались густым соком,стоило притронуться к ним ножом. Но ему так хотелось сделать своей гостьеприятное, что он продолжал борьбу.

Когда раздался телефонный звонок, он помчался в комнату,топая, как слон, и схватил трубку, приплясывая от нетерпения.

– Да!

– Димочка, это Марья Петровна с двенадцатого этажа, –прокудахтала трубка.

Как будто он мог забыть, с какого она этажа! Амалия гонялаего к Марье Петровне по три раза на дню. Эта старая дева – действительно, жуткостарая! – взяла шефство над его женой и постоянно проникала к ним в дом,прикрываясь новыми рецептами мяса, пирогами, крашеными яйцами... Иногда, чтобынейтрализовать ее, Амалия просила мужа подняться наверх и передать старушкедрожжи или забрать у нее баночку гречишного меда. У Марьи Петровны была кучародственников, но, несмотря на это, она хотела плотно дружить с соседями. Инастойчиво дружила, постоянно держа их на крючке своей душевной щедрости.

– У вас все в порядке? – на всякий случай спросилАстраханцев, потому что всякий его приход Марья Петровна отмечала присказкой:«Обращаться со мною нужно нежно, молодой человек! Мне столько лет, сколькоступенек в этом доме».

– Все в порядке, Дмитрий! Мне тут из деревни творожкуприслали, так я ватрушки испекла. Подумала, что вот и вас неплохо бы подкормитьватрушками. Вы же теперь холостяк, а у холостяков всегда живот к спинеприлипает.

– Все-то вы про всех знаете, – пробормотал Астраханцеви хотел было отказаться от ватрушек.

Но потом вдруг подумал, что Любе они могут понравиться, исогласился подняться наверх.

– Иду, Марья Петровна, – пообещал он. – И блюдосвое захвачу. Как обычно.

Люба как раз вышла из душа: свежая, с блестящими глазами. Отнее пахло сиренью, и Астраханцев, замирая от удовольствия, сообщил:

– Я на секундочку к соседке поднимусь, а потом будемзавтракать. Только – чур! – без меня на кухню не ходите.

– Конечно, как скажете, – пообещала Люба и посмотрелана Астраханцева застенчиво.

После вчерашних событий она чувствовала себя рядом с нимужасно странно. Она помнила, как он ее обнимал и какие сложные чувства онаиспытывала. И как ей было хорошо, когда они гуляли по городу. Подаренный имшарф она положила под подушку и, просыпаясь среди ночи, мимолетно прижималась кнему губами.

Не успел Астраханцев выйти за порог, как запиликал Любинмобильный телефон. Только утром она заметила, что он разрядился, и подсоединилаего к розетке. «Наверное, кто-то из своих, волнуются за меня», – подумаларастроганная Люба. И точно! На дисплее высветилось знакомое имя: «Федька».Приложив телефон к уху, Люба расцвела улыбкой и кокетливо сказала:

– Алло!

– Алло, – откликнулась трубка голосом Федора. Голос былглухим и мрачным, словно ее другу сдавили горло.

– Федь, с тобой все в порядке? – спросила она сбеспокойством.

– Со мной – да. А с тобой?

– Со мной тоже, – сразу же расслабилась Люба. – Уменя все замечательно! Я в Москве, у Грушина.

– Да что ты говоришь? – с сарказмом заметил друг еедетства.

– То и говорю. У нас все чудесно складывается... Мы вчерацелый день гуляли. Он такой интересный человек...

– Люба, ты врешь! – рявкнул Федор. – Прекративалять дурака и немедленно скажи, где ты сейчас находишься.

Люба так удивилась тому, что Федор на нее кричит, что дажеоторвала телефон от уха и изумленно посмотрела на свое отражение в зеркале.Отражение тоже выглядело дико изумленным. Переложив телефон в другую руку, онасказала:

– Что это ты на меня орешь? Я думала, ты будешь за менярад...

– Я буду за тебя ужасно рад, когда узнаю, где ты.

– Да я у Грушина!

– У Грушина тебя нету. Это я у Грушина. И Лена здесь, вместесо мной, между прочим. И сам Грушин тоже здесь – это так, к слову, чтобы ты невздумала сочинить какую-нибудь историю...

– Ты меня разыгрываешь.

– Ну, конечно. Мне больше делать нечего, как тебяразыгрывать. Я приехал в Москву, а тебя нету.

– Куда ты приехал? – начиная волноваться, уточнилаЛюба.

– Да к Грушину же! Улица Весенняя, дом шестнадцать, квартирасемнадцать. Я приехал, а тебя нет. А потом еще Лена приехала, она вообще дикобеспокоится. Сейчас я тебе ее дам.

– Не надо ее давать, – помертвевшим голосом ответилаЛюба. – Никуда не уходите, я скоро к вам приду. Слышишь, Федор? Ждите менятам.

Отключив телефон, она метнулась в кабинет хозяина квартиры ипронеслась по нему ураганом. Во внутреннем кармане пиджака, висевшего на стуле,обнаружился самый главный документ, который, собственно, и был ей нужен –паспорт. В паспорте рядом с фотографией Грушина было написано: «АстраханцевДмитрий Валерьянович».

Люба потрясла головой и издала длинный протяжный стон. «Божемой! Я в квартире совершенно незнакомого мужчины! Я приехала и вселилась, даеще говорила, что хочу выйти за него замуж! Что он обо мне думал?!» С ловкостьюкарточного шулера она пролистала странички паспорта и нашла адрес, а такжештамп, свидетельствовавший о том, что Астраханцев Дмитрий Валерьянович женат.«О, нет! Я вселилась в квартиру незнакомого ЖЕНАТОГО мужчины!» Ужас ее былбеспредельным, как космос.

Утроив скорость перемещения в пространстве, Люба влетела вкомнату, похватала свои немногочисленные пожитки и, жестоко сминая их, засунулав дорожную сумку. Метнулась к двери, вставила ноги в туфли, схватила с вешалкипиджак и зацепилась взглядом за блокнот и карандаш, лежавшие на тумбочке.Переложила сумку в левую руку и быстро написала: «Я уехала! Навсегда». И с этим«навсегда» отшвырнула карандаш в сторону.

Выскочив из двери на лестничную площадку, она навострилауши, как ошалелый заяц, оторвавшийся от погони, потом нажала на кнопку вызовалифта. Лифт стоял на этаже и сразу же раздвинул двери. Люба нырнула в кабинку,и пока та, распевая свои заунывные песенки, спускалась вниз, подняла глазавверх и взмолилась: «Господи, позволь мне уйти!»