Он вздохнул, глаза в который раз помимо воли повернулись вту сторону, где под плащом скорчились дочь кагана и мальчишка. «И небоится, – мелькнула мысль. – Я же вор! А на ней златабольше, чем на попе Иване».

Она зевнула, сладко потянулась, как котенок, выгибая спину,отчего ее крупная грудь едва не прорвала тонкую ткань, искоса взглянула наЗалешанина. Вид у нее был невыспавшийся, чуточку разочарованный, будто всю ночьдежурила на казачьей заставе, ожидая нападения, а враг… ну, пусть не враг, асупротивник, не явился. Залешанин поспешно отвел взгляд. Она слегка улыбнулась,в глазах было странное выражение.

– Какой ты… благородный!

– Я? – удивился Залешанин.

– Ну да. Даже не попытался… ну, с этими вашими мужскимиштучками…

– Штучками? – не понял он.

– Штучкой, – поправилась она. – Я, конечно же,отбивалась бы, пригрозила бы, может быть, даже царапалась бы… хотя нет, этослишком, но потом все же… Однако ты явил благородство, о котором поют меджнуны,но так редко встречается в жизни!

– Ага, – согласился Залешанин. Он звучно высморкался,попеременно зажимая большим пальцем то правую ноздрю, то левую, вытер рукавомнос. Чего-чего, а благородства в нем как на шелудивом вшей. – Зяблик, чтоу тебя есть перекусить?

Мальчишка встрепенулся сонно:

– Да все то же. Хлеба малость, мяса остатки…

– Живем, – обрадовался Залешанин. – Давай, дочькагана, уплетай за обе щеки! Дома, наверное, лопаешь только сало с медом?

– Мы сало не едим, – огрызнулась она.

– Бедные, значит, – понял он. – Да, это не гунны…Даже не печенеги! У тех сало есть почти всегда. Такие кабаны ходят…Морды – во!

Она к мясу и остаткам хлеба не притронулась, Залешанин иЗяблик проглотили с такой скоростью, что рядом оплошал бы и окунь, хватающийхитрого червяка, Зяблик собрал крошки на листок и ссыпал в рот:

– Хлеб беречь надо.

– Надо, – согласился Залешанин. Он поднялся. –Пора в дорогу.

– Я оседлаю, – подхватился Зяблик.

– Собирай мешок, – распорядился Залешанин.

Дочь кагана надменно наблюдала, как он споро взнуздал иоседлал коня, потом на ее лице проступило слабое удивление, а когда онвспрыгнул в седло, вовсе сменилось беспокойством.

– Ты… что?

– Еду, – ответил Залешанин бодро. – Делы, делы…

Она оглянулась в сторону своего коня, тот мирно пасся накраю поляны. Никто его и не подумал седлать, готовить в дорогу.

– Делы? – переспросила она. – Ты что, непонимаешь, что я… просто должна поехать с тобой!

Он удивился тоже:

– С какой стати?

Она в затруднении развела руками:

– Не знаю… Но так всегда делается. Да и как же ты один?

Он кивнул на мальчишку:

– Я не один.

Она оглянулась, в ее глазах наряду с легким отвращениемпромелькнуло понимание.

– А… ты, наверное, грек?.. Хотя это не обязательно, эллиновперебили, но их гадкие привычки выжили…

– Не до нашего же села, – возразил он. – Тоже мнекультура! Хотя слыхивал, как-то ехал грек через нашу реку… Сейчас его ракиедят. Нет, я не настолько грамотный. Бывай, прынцесса! Что-то пыль клубится… Э,да тебя уже ищут! Надеюсь, твой батя, а не жених…

Он хлестнул коня, спеша убраться. Хоть княжьи, хоть каганьигридни сперва накостыляют, потом начнут спрашивать: чего здесь оказался и что скняжной, то бишь дочерью кагана, сотворил, что замызганная, будто таскал еечерез печную трубу взад-вперед. И замучают на всякий случай, чтоб ужсомнений не было…

Верст пять неслись, будто у коня полыхал хвост. Когда началхрипеть и шататься, Залешанин чуть придержал, опасливо оглянулся. Мальчишкасказал настороженно:

– Вроде бы никого.

– Кто там был? Рассмотрел?

– К ней подъехало с десяток… Сперва хотели гнаться занами, потом вернулись.

– Она вернула, – предположил Залешанин.

Мальчишка хихикнул ему в спину, спросил:

– А чего ты так… несся?.. Она добрая, хотя и стараетсябыть злой.

Залешанин покачал головой:

– Ты еще мал, тебе надо учиться жизни. Правило первое:встретив настоящую женщину… а это как раз такая, должен вскочить на коня иулепетывать во все лопатки.

– Правда?

– Мы ж еще целы?

Мальчишка впал в глубокую задумчивость.

Дорогу Залешанин выбирал вдоль реки, а люди, как известно,селятся всегда на берегах рек. Дважды проезжали крохотные веси, но так и неприсмотрел семьи, где бы оставил мальчонку. Честно говоря, начал было ужетяготиться, все-таки ребенок есть ребенок, это не Петька, что почти все времяспит в мешке, но в третьей веси, где тоже оставить было некому, указали всторону леса:

– Вон там колдун живет… Приходил давеча, подыскивалмальчонку в помощь.

Залешанин опустил ладонь на головку мальчишки. Тотвздрогнул:

– К колдуну? Я боюсь.

– Не трусь, – сказал Залешанин. – Если что не так,разве я тебя ему оставлю?.. Я лучше сам сожру.

Он страшно пощелкал зубами, но мальчишка даже не улыбнулся.Не по-детски серьезными глазами смотрел на приближающуюся хатку, нижние венцывдавились в землю, зато на крыше настоящая труба. Единственное окошко слепосмотрит в их сторону мутной пленкой бычьего пузыря. Вокруг стен трававытоптана, но дальше растет вольно, пышно, коню до брюха, земли не видать заширокими мясистыми листьями.

– Есть кто-нибудь? – крикнул Залешанин издали.

– Не услышит, – сказал мальчишка угрюмо.

– Знаю, но на всякий случай. А то зашибет с перепугу.Скажет, подкрадываемся.

– Какой же он колдун, если не поймет…

На крыльцо вышел старик. Белая борода до колен, согнутый, вруке длинная клюка. Приложив ладонь козырьком к глазам, подслеповатовсматривался в медленно приближающегося всадника. Залешанин ехал против солнца,пусть старик рассмотрит как следует, но сердце тревожно трепыхалось, как овечийхвост при виде волка. Как все люди, колдунов боялся и не любил. Каждый большелюбит тех, кто дурнее тебя, а всякий, кто больше знает и умеет, как бы обретаетвласть над тобой или может обрести… Если такого человека нельзя удавить сразу,то от таких стараются держаться подальше. Недаром колдуны и ведьмы живут вдали отлюдей. По крайней мере, здесь не досаждают попреками за скисшее молоко,внезапно захворавшую корову, бесплодную жену…

Залешанин заорал, стараясь держать голос веселым ибеспечным: