– Ну, – сказал Залешанин в замешательстве, – зверей,конечно, любить надо… Чем больше их любишь, тем они вкуснее. Просто моеремесло… гм… мешает заняться волхвованием или, скажем, мореходством.

– Знаю я твое ремесло, – ответил старик просто.

Что за старик, мелькнуло в голове. Бабка сразу разгадала,этот… Или они у одного колдуна в учениках ходили? Невольно поежился,чувствовал, что старик в самом деле знает. И потому, что старики многоепонимают по жизненному опыту, и потому, что умеют вынимать горшки с гречневойкашей из печи. И жареных гусей. Он сам вынимал первый горшок, могпоклясться святым огнем, что второго там не было. А человек, который можетобеспечить себя жареным гусем, тем более может видеть дальше других.

– Да ладно, – пробормотал он, – жить-то надо.

– Ты не просто жил… Ладно, что былое ворошить. Передо мноюнеча личины надевать. Я скоро уйду… совсем уйду с этой земли. Передо мнойможно не хорониться… Ты меня уже не узришь. А за то, что помог сироте, яхочу для тебя что-то сделать…

Залешанин отмахнулся:

– Да что ты, дедушка!.. Отдыхай. Мужчина должен сам отвечатьза себя.

– Но я не собираюсь тебе утирать нос, – прошепталстарик, – я просто покажу тебе мое зеркало.

Он бросил в котел размолотую кору старого дуба, пучок трав,помешал, снял с огня. Залешанин терпеливо ждал, когда вода перестанет исходитьпаром. Волхв кивнул, отошел и сел на лавку.

– Зеркало?

– Ну, в колодец смотришься?

Залешанин с недоверием наклонился над водой. Пар поднималсяуже едва заметный, темная вода слегка вздрагивала, там двигались блики, чья-тострашная рожа перекашивалась, строила гримасы, он не сразу сообразил, что этоон сам, глаза вытаращены как у рака, брови вздернуты, рот глупо распахнут…

Отодвинуться не успел, своя же рожа показалась изможденнее,чем он чувствовал себя на самом деле, а затем среди лба проступило светлоепятно, там задвигались тени, он начал заинтересованно всматриваться, увиделстепь, себя, скачущего рядом с рослым витязем, под обоими могучие жеребцы,Залешанин на белом как снег коне, а витязь на черном как деготь звере сроскошной гривой и длинным хвостом. Над головой выгибается звездный шатер, новдали на фоне кроваво-красного заката уже виднеются стены Киева…

Затем изображение смазалось, проступили чертоги княжескоготерема. Мелькнуло лицо Владимира, пестрые оде­яния бояр, женские лица,Залешанин увидел себя, вот передает щит князю, повернулся уходить, лицоВладимира исказилось, в его руке мелькнул длинный узкий нож…

Здесь, в хижине волхва, Залешанин дернулся и свел лопаткивместе, когда там, в далеком Киеве, призрачный князь вогнал узкое лезвие посамую рукоять ему в спину, пронзив сердце. Отшатнулся, расширенными глазамисмотрел на котел. Пар уже не поднимался, и светлое пятно на темной маслянистойповерхности быстро таяло.

– Что за мара? – спросил он чужим голосом. –Наваждение?

– Если бы, – ответил волхв, – но это правда.

– Ты показал… что случится?

Волхв ухмыльнулся:

– Но это не звезды, понял?

Залешанин нахмурился:

– Звезды при чем?

– Что скажут звезды, то нерушимо. То произойдет, хочешь тогоили нет, будешь стараться избежать судьбы или пойдешь навстречу. От судьбы,которую предрекают звезды, не уйдешь. Там один путь, ибо звезды недвижимы!А вода в чаре изменчива… Можно… может быть, что-то успеть поменять.

Залешанин, охваченный горем, сидел как оглушенный ударомдубины. Голос волхва журчал, вроде бы успокаивал. Наконец Залешанин буркнул:

– Поменять что?

– Ну, успеть ударить первым.

Залешанин внезапно в ярости ударил кулаком по столу:

– Но ведь он дал клятву! Как он мог?

Волхв усмехнулся уголком рта:

– Наш великий князь не родился ни великим, ни князем… Он былрабом, был викингом, был наемником в Царьграде, где и научился ромейскойподлости, хитрости, коварству… Правда, слова он не нарушит! Но зато может датьтаким образом, что потом зарежет при всех и скажет, что ты сам попросил и дажеслово взял… Как он тебе сказал?

Перед глазами встало как наяву озабоченное лицо князя. Бровисдвинуты, глаза спрятались под нависшими надбровными дугами. Но теперь внезапновспомнил, как остро кольнул взгляд и тут же ушел обратно, словно захватилпленника.

– Сказал он просто, – ответил медленно, вслушиваясь вкаждое слово, сказанное великим князем. – Когда вернусь, отдаст дочьбоярина, вольную в зубы и прощение за разбои. Какой тут подвох? Разве чтопросто плюнуть на свое слово…

Старик молчал, Залешанин чувствовал, что хитрость великогокнязя, если волхв не ошибся со своей деревенской волшбой, не по зубам лесномужителю.

– Не знаю, – признался волхв наконец. – Может, инет никакой хитрости… Не до того ему было, чтобы что-то хитрое плести супротивпростого смерда. Да ты не радуйся, не радуйся! Он же не сказал, что с тобойбудет на другой день… Или же еще проще! Объявит вольную и прощение за разбои, акогда ты, довольный, как кабан, повернешься уходить, всадит в спину кинжал.Слово сдержал! А что потом, дело другое.

Залешанин вздохнул, тяжело поднялся:

– Спасибо. За гуся, за ласковое слово… Но я дал слово.Я привезу князю этот чертов щит.

– Смотри, – предостерег старик. – Твоя голова накону.

– Моя. Но все равно поеду.

Он кивнул мальчишке, пора идти, тот вскочил, сделал шаг,помялся, вдруг повернулся к старику:

– Ты в самом деле хочешь, чтобы я остался?

Старик медленно наклонил голову:

– Я мог бы научить тебя многому. Жаль, если все уйдетсо мной… а ветры и дожди разрушат избу, а звери изроют норами.

– Я, – сказал мальчишка нерешительно, но детскийголосок постепенно креп, – останусь… потому что тебе… как и деду Панасу,нужна помощь.

Залешанин с удивлением качал головой. Мальчишка, которыйстрашился колдуна до поросячьего визга, сам напрашивается в помощники? Хотядед, если присмотреться, не так и страшен. Может быть, в самом деле толькобобер.

– Ты уверен? – спросил он все еще с сомнением. –Может быть, из тебя получился бы герой! Ездил бы по дорогам, бил встречных поголове.

Старик чему-то хмыкнул, глаза блеснули весело, нопереубеждать не стал, заметил только назидательно:

– Для подвигов надо иметь сложение, а у него везде…вычитание.

– Кости есть, – возразил Залешанин, – а мясонарастет.

– Гм, жаль. У мальчонки умные глаза. Может быть, лучшебудет не героем… а умным?