— Так нельзя же бросать оружие. Меня за него еще и спросят. — Искренне не понимая, с прямодушной простотой ответил тот, продолжая с усердием вытягивать, застрявшее в черепе живого еще человека острие.

Присмотревшись к трупам противостоявших им ополченцев, Гир с ужасом узнавал в некоторых из них, вчерашних подданных Киша из захваченных земель окрест Нибиру, вынужденных по доброй ли воле или под страхом смерти, встать под стяги захватчиков, против своих сородичей.

— Это же киурийцы! — Поделился Гир своей догадкой. — Я знал этих людей, когда бывал здесь.

— Кого? Этих? — С пренебрежением ткнул в труп концом копья десятник. — Значит это не воины, а трусы недостойные похорон. Жаль легко отделались. Следовало бы предать их лютой и мучительной казни в назидание другим. Надо доложить. Возможно и среди пленников предатели Единодержия.

— Никто ничего не доложит. — Мрачно предупредил Гир.

— Чтоо??? — Опешил от наглости подчиненного десятник.

— Никто ничего не доложит. — Повторил Гир с большей твердостью.

— Это не тебе решать! Ты простой воин, так знай, свое место шут! А решать будут дру…! — Вздумал было поорать на него десятник, но был крепко обхвачен сильными руками скомороха.

— Я сказал, никто ничего не доложит! — Приближая к себе его лицо, зарычал Гир. — И мы их похороним по обычаю!

— Ладно-ладно…! — Лишившись возможности кричать, хрипя, заверещал от страха десятник, помня участь раздавленного подчиненого. — Никто ничего не доложит.

Но бывший шут, не унимался, требуя еще более преступных уступок.

— И мы похороним убитых по обычаю, чтоб родные могли проститься.

— И мы похороним убитых по обычаю. — Обреченно повторял обезволенный десятник, не надеясь уже, что кто-то из его подчиненных осмелится за него вступиться, или заметит кто-то из разошедшихся по полю ополченцев из других десятков.

Только после клятвы подкрепленной именем бога, Гир ослабил хватку и отпустил посрамленного десятника.

Схоронив несчастных, в которых скоморох узнал жителей порабощенной унукцами деревни, не знавший грамоты, но обученный бродяжкой выражать свои мысли начертаннием рисунков как делали древние, он оставил для родных и просто земляков убитых, приметное послание, чтобы те без труда могли найти их упокоение. «Здесь лежат, невинно убиенные жители поселений межземья, павшие не на своей войне. О, вдовы, о, матери и сестры, оплакивайте своих мужей и сыновей, и мы — их невольные убийцы, оплакиваем их вместе с вами» — так гласило его начертание.

***

Киш встретил путников во всем величии и великолепии, какое только может представить город стремящийся слыть средоточием мира, с напускной напыщенностью выпирающей дворцами знати и святилищами посвященными единому богу и его божественным слугам — до такого положения спустили других богов, ради недопущения ненужного теперь многобожия. И над всем, в сердцевине всего этого, возвышался хоть и строящийся еще, но уже громадный и величественный, возносящийся к самым небесам дом вечного блаженства Ана — отца и господина всех богов, и его сына Энлиля. Чтоб его милость никогда не покидала Киша — города Ур-Забабы, призванного расширить прославление его вширь обитаемого мира. И по нему лазили и сновали люди, издали казавшиеся маленькими черными муравьями, копошащимися по своему громадному муравейнику и несущие строительный хлам для лежбища своей матушки. Раздававшийся повсюду шум и беготня многочисленных гостей и жителей столицы, только увеличивал это ощущение, и уже весь город казался гигантским муравейником или ульем с их обитателями. Отовсюду слышались гул речи и крики торгующихся, или стражей разгоняющих толпу перед важными особами.

Нин так стремившуюся попасть в это вожделенное место обитаемого мира, вид самолюбующегося города с его высокомерными хозяевами, с серыми стенами, спрятавшими от людей солнечные лучи, с многолюдными, но безжизненными улицами, заставил усомниться в словах возносивших этот город. Тот ли это город, что воспевали в своих песнях певцы и славили сказители? Тот ли город, о котором с восхищением рассказывали люди, побывавшие в нем, все больше порождая желание юной бродяжки увидеть его хоть краем глаза. И вот она его увидела, и не только увидела, но и входит в его чрево, бродя по улицам и площадям.

Заплатив за право выступать в городе, Пузур продолжал ворчать, ругая порядки, воцарившиеся в городе, со времени последнего его пребывания в столице.

— Глянь, как все застроили: ни тебе пройти спокойно, ни продохнуть. Дома нависают, словно вот-вот свалятся на тебя. Храмы пышные да богатые, а бога в них нет.

Оставив свой возок в ближайшем к городу постое, скоморохи входили в город, навьючив осла и взвалив остальной скарб себе на спины.

— Да где ж твоя площадь?!

— Не знаю, тут должна была быть…. Я ж говорю: все застроили, не продохнуть! — Вскипал от возмущения Пузур, всякий раз как не находил места.

— Не шуми — ругала его, утомившаяся долгой ходьбой Эги, — лучше спроси дорогу у людей, или у стражей! Для чего они тут везде поставлены?!

Но Пузур продолжая ворчать, упорно шел, плутая по закоулкам, желая непременно сам найти то место, где они когда-то выступали:

— Ну, я же помню, что где-то здесь оно было.

Нин, до этого не вмешивавшаяся в разговор старших и скромно плетущаяся позади, вместе с раззявившим ртом Хувавой и прикинувшимся старухой Ашем, видя усталый и раздраженный вид Эги и растерянный Пузура, решилась помочь. Она обратилась к почтенному прохожему, показавшемуся ей не злым, который действительно с готовностью выслушал, разглядывая странных скитальцев.

— Вы чужеземцы? Что вам надо здесь?

— Нет, что ты! — Отчаянно замахал гальнар. — Мы бродячие шуты, но мы подданные Киша, и прибыли, чтобы развлекать вас своими умениями.

— Мало у нас своих шутов, еще и вы тут будете. — Проворчал прохожий, но подтвердил опасения Пузура. — Да и где будете развлекать? Разве, что на пустыре глиномесов.

Эта снисходительность, придала уверенности скоморохам и Эги попросила:

— А ты покажи нам эти пустыри, добрый человек. Мы будем очень благодарны.

— Да благодарность оно конечно хорошо, да только от нее сыт не будешь. — Прибавляя себе веса, пожаловался прохожий.

— Мы будем благодарны. — Пузур показал на ведомого Хувавой осла, на которого взвалили всю ношу. — Куда тебе отсыпать? Как приведешь к месту, подставляй подол.

— Вы что же, принимаете меня за деревенщину, подол под зерно подставлять? И камни таскать, мне тоже невмочь.

— Ладно, мы отплатим тебе серебром. — Засунув руку в мошну, пообещал Пузур.

— Я быстро. Я проведу самой короткой дорогой. — Увидев блеснувший серебряник, тут же оживился прохожий.

— Смотри, не вздумай хитрить, мы в переделках бывалые. — С внушением предупредил гальнар. — Если там разбойные люди, сразу распознаем.

— Что вы, какие разбойные люди? Вы разве не видели, сколько в городе стражи?