— Мы же можем задержать его здесь, пока золотоне превратится в наличные, — сказал кузнец. Чужестранец подал знак хозяйкегостиницы.

— Он неуязвим, — сказала та. — У него,очевидно, могущественные друзья. Он при мне несколько раз звонил по телефону,разговаривал с кем-то, заказывал билеты. Если он исчезнет, станет ясно, что егопохитили, и полиция нагрянет в Вискос.

Шанталь положила свой слиток на землю и вышлаиз сектора обстрела. Остальные восемь женщин последовали за ней.

— Можете стрелять, если хотите. Но я знаю, чтоэто — ловушка, подстроенная чужестранцем, и потому не стану соучастницейпреступления.

— Ничего ты не можешь знать! — крикнуллатифундист.

— Если я окажусь права, мэр в самом скоромвремени сядет за решетку, а представители власти явятся в Вискос, чтобы узнать,у кого же он украл это золото. И кому-то придется объясняться. Только не мне.

Но я обещаю хранить молчание: скажу лишь, чтоне знаю, что тут было. Помимо всего прочего, мэра все мы знаем, в отличие отчужестранца, который завтра навсегда покинет Вискос. Может быть, мэр возьметвсю вину на себя, скажет, что похитил золото у неизвестного чужестранца,который провел в Вискосе неделю. Тогда все вы станете считать его героем,преступление никогда не будет раскрыто, а мы все будем жить, как жили, но — влюбом случае — без золота.

— Я сделаю это! — сказал мэр, зная, чтодевчонка просто спятила и несет околесицу. Тут послышался лязг — кто-то первымпереломил свою двустволку.

— Верьте мне! — кричал мэр. —Я беру это насебя! Я рискну!

В ответ ему раздался еще один металлическийщелчок, потом еще и еще, и так продолжалось до тех пор, пока стволы почти всехружей не опустились к земле — сколько же можно верить обещаниям политиков?!Продолжали целиться только мэр и священник: один держал на мушке сеньоритуПрим, другой — Берту. Однако дровосек —тот самый, что по дороге прикидывал,сколько же свинцовых шариков пронзит тело старухи, — увидел, что происходит,бросился к ним и обезоружил.

Мэр еще не потерял рассудок, чтобы совершитьпреступление из чувства мести, а священник был неопы тен в обращении с оружиеми, скорей всего, промахнулся бы. Сеньорита Прим была права: верить другим —очень рискованно. Внезапно показалось, что все осознали эту истину, ибо люди —сначала самые старые, а за ними и остальные — потянулись прочь.

В молчании двинулись они вниз по склону,стараясь думать о погоде, о предстоящей вскоре стрижке овец, о поле, котороенадо будет через несколько дней снова вспахать, о начинающемся сезоне охоты.Ничего другого не происходило и произойти не могло, ибо Вискос был затерян вовремени, и дни в нем были неразличимо схожи друг с другом.

Люди говорили себе, что все, творившееся вгородке в последние три дня, им просто приснилось. Это был сон. Кошмарный сон.

На поляне осталось три человека — один из них,привязанный к камню, спал — и два фонаря.

— Вот золото, которое принадлежит отнынегороду Вискосу, — сказал чужестранец Шанталь. — Я же, выходит, остаюсь беззолота и без ответа на свой вопрос.

— Оно принадлежит не Вискосу, а мне. И этислитки, и тот, который зарыт у подножья валуна в форме буквы « Y «. И тыпойдешь со мной и поможешь превратить золото в деньги, потому что ни единомутвоему слову я не верю.

— Сама знаешь, что я не сделаю этого. Что жекасается твоего презрения ко мне, то презирать тебе следует саму себя. Тыдолжна быть благодарна за все, что тут произошло, ибо, показав золото, я далтебе нечто несравненно большее, чем возможность разбогатеть.

Я заставил тебя действовать. Благодаря мне тыпрекратила бесплодно протестовать против всего на свете и заняла определеннуюпозицию.

— Очень благородно с твоей стороны, —иронически сказала Шанталь. — Я и в первую минуту нашей встречи могла 6ыкое-что высказать насчет природы человеческой; Вискос находится в упадке, нопрошлое его было исполнено славы и мудрости. Я бы могла дать тебе ответ,которого ты так добиваешься, если бы помнила вопрос.

Шанталь подошла к камню и развязала веревку,стягивавшую запястья Берты, увидела на лбу старухи ранку —должно быть, это оттого, что ее прижали лицом к камню, — но убедилась, что это пустячная ссадина.Хуже было то, что придется сидеть здесь до утра, дожидаясь, пока Бертапроснется.

— Ты и сейчас можешь дать мне ответ? — спросилчужестранец.

— Помнится, тебе уже рассказывали о встречесвятого Савиния с Ахавом?

— Да, разумеется. Святой пришел к нему,немножко поговорил с ним, и араб обратился, потому что понял — отвага святогопревосходит его собственную.

— Вот именно. Ты только забыл упомянуть, чтоони немножко поговорили и перед тем, как отшельник заснул, Ахав же начал точитьнож в тот самый миг, когда Савиний переступил порог его жилища. Разбойник,уверенный, что весь мир — это отражение его самого, решил испытать святого испросил:

— Если бы сейчас пришла сюда самая красивая извсех блудниц, что бродят по городу, сумел бы ты не думать о том, как хороша онаи обольстительна?

— Нет. Но я сумел бы обуздать себя, — отвечалотшельник.

— А если бы я предложил тебе много золотыхмонет за то, что ты сошел бы с горы, покинул свой скит и примкнул бы к нам,сумел бы ты смотреть на это золото как на простые камни?

— Нет. Но я сумел бы обуздать себя.

— А если бы к тебе пришли два брата, один изкоторых поносил бы и презирал тебя, а другой — почитал как святого, сумел бы тысчесть их обоих равными?

— Я страдал бы, но и страдая, сумел быобуздать себя и не делал бы различия между ними. Шанталь помолчала и добавила:

— Говорят, что эта краткая беседа сыграларешающую роль в обращении Ахава.

Чужестранец не нуждался в объяснениях девушки— он и сам знал, что одни и те же силы воздействовали на Савиния и на Ахава:Добро и Зло вели борьбу за них, как и за души всех людей, сколько ни есть их наЗемле. Когда Ахав понял, что Савиний равен ему, он понял и то, что равенСаймнию. В конце концов, все это — вопрос самообуздания. И выбора. И большеничего.