Вообще, перед праздником образуется много пищевых отходов, приканчиваем консервы, и мне приходится вытаскивать в мусоропровод больше чем обычно всякой ерунды. Хлеб бы тоже был должен я покупать, да уж в праздник, ладно, она справится. Сегодня, кстати, погода ли, что ли другое, но за пивом очереди под вечер нет, выпил походя кружку. «Иверия» и армянский портвейн продаются свободно не то третий, не то четвертый день, это так непохоже на нас. Что же, краснодарское землетрясение уже можно бы и отметить как-то, как из ряда вон выходящее. Никакого предмета памятного под руки не попадается. Ни книги никакой об Краснодаре. На днях мама вспомнила, что у нее хранится детская фотокарточка папы в башлыке, с сумкой через плечо, якобы это он снят, идет с краснодарского базара, году, может, в семнадцатом. Но там уже есть родственники у Вериных сослуживцев, да и вообще связь с этим городом непосредственная, не то что с Чаткальским хребтом. У каждого что-нибудь с Краснодаром да связано. Был там, проезжал, кто<-то> останавливался. Я много слышал от папы о тех местах и, хотя не помню слов, но общего чувства не забыть, не передать. Как и вообще его рассказов о Кавказе, Афганистане, Кубани, etc.

Перечитываю «Дао Дэ Цзин». Успеваю за раз весь его прочесть, но дня через четыре-пять беру снова. Так я и до Конфуция доберусь. Однажды я его прочел в Гатчине, в Никольском, в больнице, быстро очень, без комментариев, и мне показалось, что перевод очень гладкий, даже нарочито гладкий какой-то. А вот за Мо-цзы я не принимался. Что-то удерживает пока, но если книги будут у нас храниться, то доберусь и до Чжу Си. Не все же слушать, как на кухне Вера читает вслух детективы. Мне мерещится, что как детективный жанр развился, так появляются книги о землетрясениях, со своими законами жанра и т. д. Упованием на это и живу. Мне кажется все, что это хотел мне сказать Володя Пятницкий. Что будь у него такие образа, он бы повесил их и еще повыше, туда, где нельзя ни руками потрогать, ни нос сунуть. Может, я ошибаюсь, мне бы хотелось понимать его поточнее. Смысл тот, да, все же, сочувствия своим мечтам я не нахожу. Ничего и так. Папа приучил одному стоять за свое все и не уступать никому в главном. Так и нужно жить, а память медленно оборачивает то одной стороной, то другой разные события уже моей жизни. Как я копья ломал из-за никарагуанского землетрясения, старался Яр. Влад. доказать, что сижу уже за революцию, а во время срока произойдет еще только разрушительное землетрясение там и что по степени причиняемого ущерба эти народные восстания только с ними и сопоставимы. И так оно и было. Землетрясение в семьдесят втором, стершее Манагуа, революция в семьдесят девятом. Ну, эта сотрет и что осталось. Он тогда, как меня увидел после освобождения, сказал, что «это меняет дело». Но это слишком неопределенно было сказано. Правда, при этом была Мила, но теперь мы с ней никаких отношений не поддерживаем. Так и пропала за ней книга о религиозном отречении. Неудобно, но где ее взять, она бэби нянчит, подъехать мне к ней никак. Странно, что и эта молодежь тащит книги, мне казалось, что это бы должно с нами, с Лешей Хвостенко и его возрастом пройти. Вот уже Кира ничего себе подобного бы не позволил, а эти, значит, более разбитные, чем им на роду написано. Или я ошибаюсь и мне так кажется. В наше время было модно пропивать чужие книги и свои, но ничего кроме запоздалых сожалений это не вызывает. Потом я столкнулся с серьезной и иной постановкой этого дела. С куплей-продажей книги в больших масштабах. Но и тут, хоть как против такового предприятия и не найдешь что сказать, я смотрю – кого. Вот так же вообще, раз Яр. Влад. сказал, что «Книгу так любить нельзя». Я с этим не согласен. Был и есть. А буду ли, поживем – увидим. Легко пишется. Как бы снимаются какие-то ограничения, которые ставил себе. Буду считать, что я так опредмечиваю наш Краснодар.

Темно на улице, гомон в доме стих, я один хожу и рассуждаю о будущем.

Когда в январе восемьдесят четвертого года я задумался о прогнозах на будущее, мне показалось, что дальше прогноза нет, весь он исчерпан. Может, в этом и пафос Оруэлла, что дальше восемьдесят четвертого и заглянуть не удается? А я писал, что и дальше семьдесят четвертого уже можно говорить о том, что тут будет только в плане футурологического, как я его понимаю, прогноза. «А вообще-то и нет», – сказал бы Яр. Влад. И вот попробуй пойми, к чему бы его слова подошли? Видать, без кровной связи авторитеты не такие уж авторитетные. Будем считать, что это была манера выражаться. Я хожу и пытаюсь неосознанные предчувствия поднять до уровня сознания. В этом есть что-то от попытки заручиться от неожиданностей происходящих, но есть что-то и другое. Состав жизни самой по себе и в этом проглядывается. Будем считать, что прогноз на дальнейшее надо нажить еще. Накурить, напить-наесть, накопить. Скопить немного этих денег будущего – взгляда в будущее. Вот и выходит, что этот год мы должны, я должен прожить так, не зная, что ждет впереди. Может быть, это исчерпалась какая-то способность. Буддистская мудрость учит вообще не развивать способности, но, по-видимому, пользоваться тем, что есть. Если учит и не использовать того, что уже накоплено, то это уже перевод в другой несколько план. До такой степени буддистом еще надо быть. Я говорю о другом. Год рассеяния. Прогнозы были приурочены к этому году, и вот он, сам по себе, оказывается пустым в плане предчувствия будущего. Ну что ж? Это все же жить в соответствии с какой-то культурой, а не опустеть окончательно. Год дает только заглянуть туда, где пусто. Но сам по себе он не не дает жить, как предсказывалось, что уж тут совсем житья не станет. И вот выходит, что и из одного упрямства его стоит пробыть как-то. Пусть без ясного знания будущего. В каком-то смысле жизнь тут и начинается по новой, в смысле возможных ошибок и непредвиденностей. Осторожность терять и тут не следует, не обязательно. Амальрик вот прогнозировал, а сам помер, не доехав до Мадрида полдороги. И мы никогда не узнаем, по-видимому, что произошло там. Может, и узнаем, конечно, случайно или с большим запозданием.