Гмыря помолчал немного, словно обдумывая то, что сам толькочто сказал, потом удовлетворенно кивнул головой в такт собственным мыслям.

– Значит, так, Игорек. Тех четверых, которых мы обозначилипо черновым материалам Готовчиц, начинай отрабатывать. Все на себя не бери, вбригаде, слава Богу, и из РУОПа ребята есть, это вообще-то их хлеб. Коротковупередай, пусть из Госдумы не вылезает, но выяснит, кто пытался подкупитьГотовчиц и угрожал ей. Хотя бы направление поиска пусть унюхает, а потом уж мытуда ударные силы бросим. А про кражу, вернее про покушение на кражу, забудь.Как будто ее и не было вовсе. Ты понял? Не позволяй преступникам управлятьходом твоих мыслей. Они нам этот взлом навязали, буквально в глаза впихивают.Не поддавайся.

– Не могу, Борис Витальевич. Я ведь выезжал на эту кражу, япомню, как хозяин квартиры был напуган. Неспроста это. Что-то там не так.

– А я тебе говорю: забудь! – Гмыря повысил голос ипристукнул кулаком по столу. – Это все спектакль для идиотов. Хозяин былнапуган? Я на тебя посмотрю, когда ты придешь домой и увидишь взломанный замок.Ты, видать, психологию в школе милиции плохо учил, во всем пытаешься увидетьлогически обоснованный злой умысел. А у людей еще и эмоции есть, самые разныеэмоции, которые возникают по самым разным поводам, и они бывают такимисильными, что человек просто не справляется с ними. Я вот сколько раз такихлюдей видел: сидит весь белый, руки трясутся, губы дрожат, глаза бегают, взглядбезумный, аж заикается от ужаса, а что оказалось? Оказалось, у него за спинойтелефон громко зазвонил. В кабинете, видите ли, два аппарата было, один аппаратон видел, а второй – нет, и когда раздался громкий звук непонятно из какогоисточника, испугался. У этого человека, понимаешь ли, особенность такая, онгромких резких звуков не переносит. Нервная система у него так интересноустроена. Я первое время ловился на это, как салага. Вижу, допрашиваемыйиспугался на ровном месте и десять минут в себя прийти не может, начинаюсудорожно искать то ключевое слово, на которое он так отреагировал, и с этойстороны к нему подлезаю, и с той, и чуть ли не про детские воспоминания с нимразговариваю. Колю его, стало быть, по всем правилам науки. Психологическиеловушки ему ставлю. Пытаюсь на слове поймать. Несколько часов на этонеблагодарное дело убиваю, а потом оказывается: телефон. Всего-навсего. А я-тоуж размечтался было, как этот человек сейчас из моего кабинета в наручникахвыйдет, как, значит, я его одним мановением руки из простого свидетеля сразу вглавные подозреваемые определю. Фиг тебе. А все оттого, что психологию сфизиологией в расчет не брал. Так что повторяю тебе, Игорь, про кражу забудь.Выкинь ее к чертовой матери из своей красивой головы и отрабатывай тех, ктоимел реальные основания бояться огласки материалов, которые мы нашли в квартиреу Готовчиц.

Оказавшись ближе к вечеру на Петровке, Игорь Лесниковстолкнулся в коридоре с Настей, которая шла из туалета, держа в одной рукенаполненный водой графин, а в другой – две мытые чашки, с которых робко капалавода.

– Ася, ты с Гмырей работала когда-нибудь? – спросил он,резко разворачиваясь и идя с ней рядом.

– Работала.

– Он вообще как? Нормальный?

– Более чем. Только он о детях своих очень печется и прикаждой возможности старается с работы пораньше уйти, чтобы с ними побыть. А такхороший мужик. Тебе должен понравиться.

– Почему это? – подозрительно спросил Лесников,которому Борис Витальевич Гмыря ну просто совсем не нравился.

– А он из оперов, в розыске лет пятнадцать отпахал и тольконедавно ушел на следствие. Он нашу душу хорошо понимает и к нарушениям нецепляется. Это тебе не Костя Ольшанский. Костя даже Аль Капоне смог бы посадитьтолько за неуплату налогов, а у Гмыри этот гангстер долго не потрепыхался бы.Аналогия понятна?

Они вместе вошли в Настин кабинет. Настя достала из шкафаполотенце и принялась вытирать мокрые чашки, а Игорь молча стоял посредикомнаты, раскачиваясь на носках.

– Чего ты молчишь? – спросила она. – Говори уж, немучайся.

– Ты помнишь мои первые впечатления от Готовчица?

– Помню. Ты говорил, что он был очень напуган.

– А свои собственные впечатления от него ты помнишь?

– Конечно. Борис Михайлович ужасно чего-то боялся. Мы стобой оба это видели и оба строили по этому поводу какие-то догадки. А потомвыяснилось, что Готовчиц заметил за собой слежку, и это его здорово испугало.Он решил, что сошел с ума, что у него мания преследования, оттого и нервничал.Ты что, все забыл?

– Да нет…

Игорь еще немного покачался на носках, потом все-таки сел,пододвинув стул к самому окну. Настя знала за ним такую привычку: он не любилнаходиться в физической близости к другим людям, всегда старался стоять илисидеть как можно дальше от собеседника, а если это не удавалось, он начиналзлиться и почти терял самообладание. Во всяком случае, соображал он в такихусловиях явно хуже.

– Гмыря считает, что факт взлома и проникновения нужновыбросить из логической цепочки, – сказал он наконец. – Это звеномешает. Он говорит, что его включили в цепь намеренно, чтобы насдезориентировать.

– Гмыря – толковый человек и опытный следователь, –осторожно заметила Настя, не зная, как реагировать на слова Лесникова. –Если он так чувствует, к этому стоит прислушаться. У него много чего заплечами.

– Гмыря не допросил Готовчица сразу после обнаружения трупаего жены. Ты помнишь, мы с тобой еще удивились этому, когда в первый разприехали к Борису Михайловичу?

– Помню. И что?

– Если он такой толковый и опытный, как он мог такпоступить? Это же верх непрофессионализма: не допросить мужа убитой. Почему онтак сделал? Почему отпустил Готовчица домой?

– Не знаю. Может быть, торопился по каким-то делам. А можетбыть, у него не было оснований его подозревать и Гмыря просто проявилчеловечность и не стал терзать человека, только что опознавшего труп своейжены. Я не понимаю тебя, Игорь. Тебя что-то мучает?

– Да.

Он резко повернулся к Насте.

– Да. Мне не нравится Гмыря. И мне не нравится, как он ведетследствие. Он пытается увести нас от правильной версии и рассказывает какие-тобайки, которым грош цена в базарный день. Он хочет, чтобы мы не занималиськражей. Он лепит мне какую-то чернуху о необыкновенной хитрости преступников,которые заранее спрогнозировали ход наших рассуждений и пытаются им управлять.Я ему не верю.

Настя вздрогнула. Как все знакомо! И ей приходилось черезэто проходить, когда она понимала, что рядом – чужой, рядом тот, кто хочетпомешать, сбить с толку, навредить. Но ей бывало и труднее, чем сейчас Игорю,потому что всякий раз это был кто-то из своих, близких. Кто-то из отдела, изтех, с кем каждый день пьешь кофе и треплешься о пустяках, кого просишь омелких одолжениях, кому сочувственно отдаешь последнюю таблетку от головнойболи и последнюю сигарету из пачки. А Гмыря… Что ж, Гмыря работает впрокуратуре, ни у нее, ни у Игоря нет с ним никаких личных отношений. Конечно,это противно. Но хотя бы не больно. Не дай Бог Игорю пережить такую боль, какдовелось Насте этой зимой.