Царь заговорил отрывисто, мудреными словами – если б неунибук, Ластик вряд ли что-нибудь понял бы.

– Слушайте, рабы, и будьте свидетелями. По своей воле яотрекаюсь от царского венца. Вручаю скипетр и державу царевичу ДмитриюИоан-новичу, законному наследнику усопшего Иоанна Васильевича. Пусть правитчудесно воскресшее дитя и пусть рассеются враги Русской земли! Объявите всемународу о великом событии! А мне… Мне кроме прощения ничего не нужно…

Он, кажется, хотел сказать что-то еще, но вдруг страшно захрипел,изо рта, из носа, даже из ушей потоками хлынула темная кровь – Ластикжалостливо сморщился.

– Свиту, свиту зови, пока не умер! – вскинулся боярин. – Нето подумают, это мы с тобой его кончили!

Ондрейку как ветром сдуло. Неужто в самом деле умирает?Ластик соскочил на пол, бросился к царю, приподнял его голову, а больше ничемпомочь не сумел. Страшно было смотреть, как по усам, по бороде Годунова течеткровь, как растягиваются в улыбке губы, хотят что-то сказать, да уже не могут.

Донеслись крики, топот ног, и в маленькое помещение в одинмиг набилось ужасно много народу.

Бесцеремонно распихивая всех, вперед пробился важный старик– толстый (впрочем, как и остальные), седобородый, со сливообразным носом.

– Пошто стогнешь, государю? Опоили зельем? Кто сиизлодеятели? – воинственно воскликнул он, наклоняясь над лежащим.

– Я… сам… Сам… Промысел Божий… – просипел монарх и показалсначала на Ластика, а потом на Василия Ивановича. – Он… Шуйский… изречет… моюволю …

И больше не произнес ни слова – кровь полилась еще пуще,затылок самодержца стал неимоверно тяжелым, и Ластик догадался: царь умер.

Испуганно отдернул руки. Голова Бориса стукнулась об пол, аЛастик поскорей сел на лавку и забился в угол. Ему хотелось только одного: чтобна него перестали обращать внимание.

Бородачи смотрели на неподвижное тело с одинаковымвыражением – любопытства и ужаса. Некоторые закрестились, некоторые стояли так.

– Рцы, князь Шуйский, – сказал сливоносый (он из всех,видимо, был самый старший). – Яви нам царскую волю.

И низко поклонился. Остальные последовали его примеру.

Василий Иванович (правильно, его фамилия «Шуйский», а неШаинский и не Шиловский, вспомнил теперь Ластик) откашлялся, но начинать неспешил.

Унибук уже был наготове – тут нельзя было пропустить ниединого слова.

– Слушай, князь Мстиславский, слушайте все вы, бояре идьяки. Перед тем как умереть, царь и великий князь всей России при мне и моемближнем дворянине Ондрее Шарафудине, а также в присутствии вот этого святогоотрока велел передать державный венец… своему сыну царевичу Федору!

Это известие никого не удивило – кроме Ондрейки. Тот так ивылупился на боярина своими кошачьими глазами. Прочие же с интересом уставилисьна Ластика, который сидел ни жив ни мертв и сосредоточенно смотрел в книгу –боялся встретиться с придворными взглядом. То, что князь Шуйский переврал волюГодунова, Ластика нисколько не расстроило. Не хватало ему еще на царский тронугодить! Навряд ли в истории был такой самодержец – Ластик Первый.

Главный из бояр, которого хозяин назвал «княземМстиславским», махнул рукой, все снова склонились бородами до самого пола,распрямились.

– Что ж, на то его царская воля. А наше дело повиноваться.

Четверо придворных почтительно подняли с пола мертвеца, аМстиславский, разглядывая Ластика спросил:

– Кто этот мальчик с книгой? Почему государь указывал нанего пальцем? И зачем на лавке стоит детский гроб?

У Шуйского ответ был наготове:

– Боярин, этот отрок – великий схимник. Спит в гробу,питается росой и птичьим пением, Книгу Небесной Премудрости читает, в великойсвятости пребывает. А сейчас он у меня в доме гостит, оказал мне такую честь.Когда мы давеча за столом сидели, видел, как я шептал на ухо его величеству? –Мстиславский кивнул. – Это я царю про малолетнего праведника рассказывал. Вотгосударь, прими Господь его душу, и пожелал посмотреть собственными очами.Хотел, чтобы блаженное дитя за него помолилось. Только маестат (Это слово,очевидно, происходит от немецкого majestat – «королевское величество».) ротраскрыл помолиться, как его хватил удар. Хорошо умер государь, перед Божьимугодником. Дай Господи всякому такую кончину.

Все снова перекрестились, а Василий Иванович низкопоклонился Ластику. Поколебавшись, то же сделал и Мстиславский, за нимостальные. Но интерес к «малолетнему праведнику» явно поугас – и Ластика такойповорот дела очень устраивал.

Почти все последовали за мертвым телом, задержались лишь обакнязя, да у дверцы неприметной тенью маячил Шарафудин.

Озабоченно почесав бороду и понизив голос, Мстиславскийсказал:

– Ох, не ко времени прибрал Бог государя. Самозванец спольскими добровольцами и запорожскими казаками бьет наших воевод. Хитер он иизобретателен, уж мне ли не знать – сам с ним воевал, еле жив остался.Рассказывал я тебе про сатанинскую птицу? То-то. Боюсь я, больно юн Борисовсын, шестнадцать лет всего. Сдюжит ли?

– На то воля божья, – ответил Василий Иванович, и это былопонятно без перевода.

– Твоя правда, князь, – набожно возвел очи к потолкуМстиславский. – Ладно, повезу новопреставленного Наверх, к царице. Ну, крикубудет…

И вышел. Ластик с удовольствием выскользнул бы за ним, норазве эти двое отпустят. Вон как зыркал на него Шуйский своим выпученным правымглазом. О чем думает – не поймешь.

Похоже, не только для него это было загадкой.

– Пошто неистинно рек боярам, княже? – спросил Ондрейка.

Ластика это тоже очень интересовало. Чтоб ничего неупустить, он опустил взгляд в книгу.

– Зачем сказал боярам неправду, князь? Почему утаил провоскрешение царевича? Что тебе царевич Федор? Какая от него польза? А этому,кто бы он ни был на самом деле, ты стал бы первый помощник и опекун. Никуда быон от нас не делся. Ведь мы-то про него правду знаем. Так, дитя?

Он подмигнул Ластику желтым глазом и оскалил в улыбке мелкиеострые зубы, будто укусить собрался.

– Ничего мы про этого немчика не знаем, – ответил боярин,по-прежнему всматриваясь в Ластика.– Отчего умер? Почему вдруг воскрес? Аможет, он и не помирал вовсе? Может, в обмороке был, а твои дурни не поняли?Эй, книгочей, ты по-нашему, по-христиански понимаешь?