– Тихо, Вовик, руки на руль!

Мимолетно удивился сам себе – до того ловко и удачно всеполучалось… На лету набирался навыка.

Водитель застыл, как манекен в витрине, боясь вздохнуть.

– Позвольте представиться – неформальный ОМОН, – сказалРодион весело. – Теперь вылезай, и руки на крышу, а ноги, Вовик, поширше…кина американские смотришь?

Кроме приличных размеров перочинного ножа, оружия не нашел.Хотел сначала, загнав водителя в подъезд, сесть за руль и преспокойно поехатьдомой, но тут же передумал, жаль было заканчивать так просто.

– Дуй в подъезд, Вовик, – сказал он. – Там твойдружок скучает, развяжи ему белы рученьки и возвращайтесь оба…

– Ты что задумал, резкий? – угрюмо поинтересовалсяВовик.

– Ничего страшного, – сказал Родион. – За то, чтосвоей художественной самодеятельностью мне хорошее дело сорвали, отвезете нахату. Один будет рулить, а другой – анекдотами развлекать… А то смывайся, еслихочешь…

– Тачка-то моя, законная…

– Тогда не смывайся, – сказал Родион. – Иди,отвязывай, пока соседи в милицию не брякнули…

«Смелость города берет», – подумал он, в темпеобшаривая бардачок и осматривая сиденья. Ничего огнестрельного там неоказалось. Видимо, машиной этой Вовик владел вполне легально, и своих колес емустало жалко – оба вышли из подъезда, робко замерли под бетонным навесом.

– В машину, работнички ножа и топора, – распорядилсяон, поведя стволом, а сам сел на заднее сиденье. – И чтоб не дергатьсямне, а то положу обоих, как бог свят…

Они сели, то и дело оглядываясь. Вовик не выдержал:

– Нет, что тебе надо-то? На мозоль наступили, что ли?

– Говорю, козел, дело мне сорвали своей возней, –сказал Родион, прилагая гигантские усилия, чтобы не расхохотаться во всюглотку. – За такое штраф полагается, так что гони к Маркса и не вздумайдергаться. Быстрей доедешь, быстрей отпущу. А ты сиди, сложив ручки наколенках, как турецкий святой…

Машина тронулась. Родион зорко следил за ними – ситуация,что ни говори, оставалась опасной. Не стрелять же в них всерьез, в самом-тоделе? Хорошо еще, не рыпались, поверив, что столкнулись с кем-то серьезным…

– Слышь, борзой, – не поворачивая головы, сказалВовик. – Может, обзовешься? Кто за тебя слово скажет?

Родион, озадаченно помолчав, нашелся:

– Сиди, тварь, не зли меня… – внезапно распорядился: – Давайпомедленней. Видишь черного? – Левой рукой достал газовик, нажал кнопочку,крутнул пальцем барабан, высыпая патроны на пол машины. Рукояткой впередпротянул его второму, так и оставшемуся для него безымянным. – Вовик,сейчас тормознешь, а ты выскакиваешь и в темпе освобождаешь залетного от всегоценного…

На обочине одиноко маялся субъект в длинном кожаном плаще,еще издали идентифицированный Родионом как сын Кавказа. Неподалеку светиласьокнами гостиница «Шантарск» – должно быть, оттуда и вышел, на свое несчастьерискнув прогуляться по ночному городу…

Он, ничего не подозревая, поднял руку, останавливая ихмашину. Безымянный выскочил, издали размахивая револьвером, завопил сердито,должно быть, срывая злость на безвинной дичи:

– Стоять! Руки вверх!

Вокруг не было ни души. Безымянный справился быстро,запрыгнул в машину, и Вовик, не мешкая, рванул с места. Родион в зеркальцезаднего вида заметил, что ограбленный бестолково топчется, не соображая,кричать ему или бежать куда-то.

– Ведь номер запомнит, козел… – печально протянулбезымянный.

– Ни черта он не запомнит, – с надеждой сказал Вовик.

– Отопретесь, дело привычное, – хмыкнул Родион. –Давай все сюда.

– Эй, а в долю?

– Перебьетесь, – сказал Родион, распихивая по карманампухлый бумажник, часы на браслете и огромный золотой перстень. – Вы и такмои должники оба, так что не чирикайте…

…Велев им остановиться на параллельной улице, он выскочил и,в три прыжка преодолев освещенное пространство, юркнул в проходной двор,услышав за спиной шум уносившейся машины. Содрал капюшон, сунул его в карман ипреспокойно направился к дому, словно бы летя над землей. Настроение былораспрекраснейшее, хотелось петь – все происходящее в последние дни настолькоотличалось от прежнего унылого бытия, переполненного унизительными тревогами,что Родион чувствовал себя заново родившимся.

Тихо войдя в квартиру и обнаружив свет на кухне, он двинулсятуда и узрел Лику, устало жевавшую бутерброд.

– Явился, гулена? – спросила она тусклымголосом. – Накатался?

– Ага, – сказал он. – Наработался – спина трещит…– вновь ощутив неудержимый прилив желания, примостился с ней рядом на стуле,властно обхватил одной рукой, положив ладонь на высоко обнаженную ногу. –Дожевывай, и пошли ко мне в комнату.

– Родик, да что с тобой такое? – спросила она то лиудивленно, то ли с подначкой, но высвобождаться не стала.

– Настроение прекрасное, – сказал он, запуская руку подхалатик. – Пошли, потолкуем за импотенцию…

Вчерашняя вечерняя прогулка обогатила его на пару миллионоврублей и семьсот долларов. Правда, новенькие доллары показались емуподозрительными – сразу вспомнил все, что читал и слышал о мастерстве«джигитов» в подделке заокеанских бумажек.

И утром, едва Лика уехала на работу, а дочка ушла в школу,поехал в обменный пункт на Барковского. Сочетание этих двух понятий – имечко натабличке с названием улицы и обменный пункт, где белкой в колесе вращалисьиностранные денежки, было для того, кто помнил историю Шантарска, весьмапикантным. Героический красный комиссар Барковский как раз трудолюбиво устанавливалв Шантарске Советскую власть, на пару с верной сподвижницей Адой Лебеденкопачками расстреливая купцов и банкиров, пока не попался в руки казакам атаманаТерещенко во время знаменитого восстания летом восемнадцатого года. БольшевичкуАду казаки хозяйственно использовали в охальных целях, а комиссара, не питаягомосексуальных тенденций, попросту изрубили в капусту. Официальнаяисториография обстоятельства кончины Ады старательно обходила молчанием, однакос падением Советской власти, на сей раз окончательным, писатель-краевед Дмухалоопубликовал пикантные воспоминания чудом уцелевшего порученца Терещенко,записанные потаенно на пленку еще в семидесятом году… В общем, красный комиссарсейчас непременно перевернулся бы в гробу под шикарным монументом, увидевторжество буржуазии…

…Чтобы не нарваться на неприятность, он попросил сначалапросто проверить подлинность заокеанских сотенных – однако они оказалисьнастоящими, и Родиону их честно обменяли, заставив, правда, предъявить паспорт.Так что на улицу он вышел с пухлым карманом.