лежащее тело, кажущееся безжизненным. Кровь растекалось яркой красной лужей. Я встал со стула и тихонько пнул труп ногой.

– Ага! – заорал Ника Адамсон. Он вскочил на ноги, поднял стул и уселся, – было, конечно, больно, но больше всего жаль костюм. Дорогой он, вот что я имею в виду.

Я беспомощно опустил обрез. Ника Адамсон рассмеялся.

– Теперь-то ты понимаешь, что я бессмертен? – рассмеялся Ника. Его смеху позавидовал бы и Оззи Осборн.

Он принялся отряхивать пиджак, но осознав всю тщетность своих попыток, оставил это занятие.

– Ты такой глупый, – продолжил он, – я надеялся, что ты давно догадался кто я такой. Я живу уже тысячи лет, а таких дураков ещё не видел. Сколько подсказок тебе дал, а ты всё равно беспомощно вращаешь глазами.

Он расстегнул рубашку, обнажая татуировку на груди. Она полностью подходила под описание, данное Кимом. Этот был тот самый символ, который Ганс Вейрух определил, как букву из палеоеврейского или древнесемитского письма.

– И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его, – на распев продекламировал Ника Адамсон, – это печать Каина, недоумок, а ни какая ни «N».

Я попытался осознать услышанное.

– Я даже имя придумал специально для тебя. «Ника» – «Каин». Тебе только буквы переставить, но ты даже до этого не додумался, книгочей. А фамилия? А-Д-А-М-СОН. Я-то думал весело будет, наивная душа. Меня может убить только брат, вот что я имею в виду. Но его я сам убил. Довольно давно, между прочим.

Каин Адама сын. Вот почему он так мечтает об Эдеме, о мире из которого его изгнали.

– Дошло наконец-то, – сказал Каин, ухмыляясь, – да, я сын самого первого человека, но, как видишь, пережил своего папашу.

Сказав это, он снова рассмеялся. Пока я слушал его издевательский смех, в моей голове родилась одна мысль. Может убить только брат, говоришь? Что же, посмотрим, может быть у меня ещё есть мизерный шанс.

Я подхватил обрез и бросился бежать. Мне нужно немного времени.

– Эй, куда ты? – спросил Каин, всё ещё смеясь, – бежать некуда, вот что я имею в виду.

С этими словами он поднялся со стула и неторопливо пошел за мной. Всё, что мне было нужно, это немного от него оторваться. Я пробежал мимо рядов сидений и выбежал из зала. Куда теперь? Я увидел в конце коридора туалетную комнату и изо всех сил я бросился к ней. Забежав в туалет, я едва обращал на витающее вокруг мерзкое зловоние. Увидев открытую кабинку, я зашел в нее и защелкнул засов.

В этот момент, я пожалел, что не взял с собой пресловутый кухонный нож. Мне сейчас чертовски требовалось что-то острое, а у меня не было с собой даже булавки, а время неотвратимо убывало. Раздумывать было совсем некогда. Вспомнив об оригинальном способе вскрытия вен психованной Лизы, я оголил запястье и вцепился в него зубами. Кожа поддавалась с трудом. Никогда не думал, что так тяжело прокусить человеческую плоть. В конце концов, мои старания увенчались успехом. Брызнула кровь, и я продолжил работать челюстью, сильнее разрывая кожу. Кровь закапала на грязный кафельный пол.

Сунув руку в карман куртки, я вытащил носовой платок, на котором ещё оставалась кровь Ники Адамсона с того самого момента, когда я разбил ему нос, находясь за решеткой. Я прижал платок к запястью. Боль была невыносимая, но я мужественно терпел, вжимая в открытую рану материю с кровью сына первого человека. В дверь вежливо постучали.

– Ты что, покакать решил, малыш? – поинтересовался Каин и снова постучал в мою кабинку, – извини, что вторгаюсь в твою интимную зону, но сейчас некогда заниматься такими вещами.

С этими словами Каин дернул дверь туалетной кабинки, и она со скрипом открылась. Я направил на настойчивого гостя обрез отца Марка.

– Понравилось стрелять? – расхохотался Каин, – сейчас надо решить: ты со мной или нет? Либо да, либо смерть, вот что я имею в виду.

– Я сам по себе, – сказал я, – извини, кровный брат.

      И я спустил курок.

В туалете грохнуло ещё громче, чем в театральном зале. Каина отбросило к стене. На его лице возникло очень удивленное и обиженное выражение.

– Ты…

– Пока, братишка, – сказал я. Конечно, хотелось бы подобрать фразу более кинематографичную для этого великолепного момента, но, что есть, то есть.

Каин сполз по стене на грязный пол. Ничего странного не произошло после его смерти: не было вспышек света, грома и молний. Его тело даже не рассыпалось в пыль. В общем, ничего общего с фильмами. Он просто умер. Возможно это достойный конец для человека, который совершил первое убийство. Не просто убийство – братоубийство. Так он и умер, этот бессмертный, на полу в грязном сортире захудалого провинциального городка. Остаётся надеяться, что он обрёл покой, который так желал. Я бросил обрез ему на грудь. И пошел прочь из этого места.

Чтобы открыть способности странника, необходимо нервное потрясение, так говорил Асперо. Смерть любимой девушки оказалось недостаточным толчком. Теперь на моей совести братоубийство. Такого потрясения хватит, будьте уверены.

До выхода я так и не дошел. С каждым шагом голова начинала кружиться всё сильнее и сильнее. Вскоре мои ноги подкосились, и я упал на пол. В глазах потемнело, и я потерял сознание.

Эпилоги. Авалон

Эпилог 1. Настоящий Авалон

Меня разбудил не привычный звон будильника, а солнечный зайчик, который упорно гулял по моим закрытым векам. Я открыл глаза и сел на мягкой траве. Когда я понял, что не найду рядом с собой свои привычные стоптанные тапки, я встал. Ощущая приятную легкость в теле, я сладко потянулся. Мне казалось, что я могу сдвинуть с места гору.

Это, наконец, произошло. Я стал «странником».

Теперь я смотрел на ласковое солнце, зеленые деревья и синее море. Где-то вдалеке я видел серебряные шпили моего Авалона. Высокие башни уютно устроились в облаках. Каменная дорога вела к замку, который величественной скалой возвышается над долиной.

Сердце прыгало в моей груди как бешеное. Я дома. Я там, где и должен быть. Птицы пели мне приветственную песнь, а я улыбался им в ответ. Воздух здесь настолько насыщен и ароматен, что каждый вдох приносил удовольствие. Брошу курить, решил я. Это святотатство, курить в таком месте.

Я посмотрел на свои запястья. Страшной раны от моего остервенелого укуса как не бывало, зато я увидел кое-что другое. Два маленьких ожога, похожие на горящие спички. Такие же были у Луизы, именно их нарисовал для нас похмельный патологоанатом. Радостная волна захлестнула моё сердце.