– Прекратите, вы не дома. Никто не рыгали не пукал, это бутылка…

– Не знаю, не знаю, – протянулСережка.

Но тут дверь с треском распахнулась, и напороге появилась здоровенная бабища, сильно смахивающая на царя-реформатораПетра I. Ну, может, рост чуть-чуть пониже, не два метра, а всего сто девяностосантиметров, но усы такие же, и круглые глаза бешено блестят. Под рукой онанесла довольно плюгавенького мужичонку в огромных грязных дутых сапогах. Именнонесла, потому что «дутики» болтались в воздухе. Мужику, очевидно, был знакомподобный способ передвижения, и он не выражал совершенно никакого неудовольствия,апатично выглядывая из-под мощной руки. Так покорно ведет себя наша мопсихаАда, когда ее тащат купаться. Вначале собака убегает, прячется, забивается подкровать, но как только ее вытащат и возьмут на руки – все, сопротивлениепрекращается, словно Ада принимает решение не бороться с обстоятельствами.

Похоже, что этого мужика тоже сначала долгогоняли по всем углам.

Бросив ношу на диван, баба сказала неожиданнописклявым голосом:

– Здрассти всем, простите, припозднились,дорога – дрянь. Не асфальт – стекло, машину мотает, еле доползли.

Я подергала носом, ощутила сильный ароматспиртного и поняла, что господин Попов бесповоротно пьян.

– Вы отчаянная женщина, на машине в такойгололед, небось устали за рулем.

– Я не умею водить, – пояснила мадамПопова, – муж был за рулем.

Я во все глаза уставилась на почти заснувшегонедомерка. Муж?! Пьяный в лоскуты?! За рулем, в такую погоду?!

Словно почувствовав мое недоумение, госпожаПопова пояснила:

– Он в порядке, как только за баранкусадится, сразу трезвый делается.

Прибежавший на шум Зиновий Павловичмоментально поволок плохо соображающего мужика в глубь конторы.

– Теперь понятно, почему у них вездегигантские аквариумы, – протянул Сережка.

– Почему? – насторожилась Катя.

– Засовывают в них мордой вниз подобныхклиентов, – пояснил парень.

И вновь потекли минуты, но через час сталоясно, что подписывать бумаги невозможно. Несмотря на литр крепчайшего кофе, двапорошка алка-зельцер и нашатырный спирт, месье Попов так и не пришел в себя.Приглашенный для скрепления сделки нотариус только крякнул:

– Ну, Зиновий, извини, всегда иду тебенавстречу, не придираюсь, когда паспорт просрочен, но тут! Он же расписаться несумеет.

– А мы можем провести сделку в машине? –поинтересовался Сережка.

– При чем тут автомобиль? – удивилсянотариус, поминутно поправляя съезжающие на нос очки.

– Да жена говорит, что он, когда за рульсадится, в себя приходит, – пояснил парень.

Нотариус гневно фыркнул и решительно произнес:

– Действия откладываются. Завтра в девятьснова здесь.

– У меня работа, – робко сказалаКатя.

– И у нас, – тихо добавили Михалевы.

– Ничего не знаю, – отрезалнотариус.

Разочарованные, мы вышли на улицу иразбежались в разные стороны: Катя в больницу, Сережка на переговоры, Юлечкасдавать зачет, а я искать педагогический институт, где учились Сорокина иФедина.

Нина дала правильный ориентир. Высокую трубу,сложенную из красного кирпича, я заметила сразу, выйдя из метро. А институт ивпрямь находился дверь в дверь с кондитерской фабрикой. Над переулкомразливался запах ванили, корицы и свежевыпеченной сдобы, но это былоединственное приятное впечатление. В остальном же alma mater будущих педагоговвыглядела отвратительно. Кособокое, грязное здание, крашенное уже облупившейсясветло-коричневой краской. На первом этаже нестерпимо воняло туалетом, алестницу, наверное, последний раз мыли в честь 850-летия Москвы. По длинным,кишкообразным коридорам бродили неряшливо одетые девушки – тяжелые ботинки на«тракторной» подметке и вытянутые, бесформенные свитера, свисавшие почти доколен. Впрочем, парочка преподавателей, встреченных на пути, выглядела не лучше– безвозрастные тетки с замороченными лицами.

В учебной части сидела девчонка. Увидав меня,она разулыбалась и бойко спросила:

– Ищете кого?

– Да. Ксению Федину.

Девица нахмурила гладкий лобик и пробормотала:

– Это на каком же курсе?

Я развела руками:

– Понятия не имею.

– Не расстраивайтесь, – хихикнуладевушка, – найдем.

Компьютера тут не было. Личные дела хранилисьпо старинке в большом желтом шкафу. Минут десять старательная инспекторшалазила по полкам и наконец удовлетворенно вздохнула:

– Вот она, в отчисленных.

– Можно посмотреть?

Девушка с готовностью протянуласкоросшиватель, но потом решила проявить бдительность и поинтересовалась:

– А вам зачем? И вообще, вы кто?

Я посмотрела в ее чистое, наивное, незамутненное никакими мыслями личико и резко ответила:

– Майор Романова из уголовного розыска.

– Ой, – взвизгнула девчонка ибеспрекословно отдала папку.

Я начала медленно смотреть бумаги. Анкета,которую заполняют при поступлении абитуриенты, лежала первой. Так – ФединаКсения Ивановна…. родители: Федин Иван Николаевич, скончался в 1990 году, матьФедина Раиса Константиновна, директор фабрики, поселок Селихово.

– Очень странно, – невольновырвалось у меня.

– Что? – робко поинтересоваласьдевчонка.

– Когда в вашем вузе приемные экзамены?

– С пятнадцатого по двадцать пятоеавгуста.

– А Федину зачислили в конце сентября,как подобное получилось?

Девица вздохнула и пояснила:

– Она не одна такая.

– Почему?

Инспекторша покосилась на соседний пустой столи, понизив голос, сообщила:

– Знаете, тут не институт, а богадельня.

– Поясните, пожалуйста.

– Да чего уж там, смотрите, экзамены сюдаможно сдать тогда, когда во всех приличных местах уже прошли конкурсныеиспытания.