Арман стоял так близко, что губы их почти соприкасались.Смятые ими цветы – большие сонные желтые георгины и белоснежные гладиолусы –источали приятный дурманящий аромат. Они остановились под засыхающим деревом,увитым буйно разросшейся дикой глицинией. Нежнейшие цветы подрагивали наогромных, белых, как кость, лозах. С Виллы донеслись голоса. Что это? Тамкто-то поет?

– Но где же мы сейчас на самом деле? – спросилДэниел. – Скажи мне!

– Я уже сказал: это всего лишь видение. Но если тыхочешь дать ему имя, то я назову его вратами, разделяющими жизнь и смерть. Ясам проведу тебя через эти врата. Почему я это сделаю? Потому что я трус. И ялюблю тебя слишком сильно, чтобы позволить тебе уйти.

Дэниел преисполнился радости и холодного торжества.Наконец-то! Настал его час! Он больше не будет чувствовать себя затерянным встрашном свободном падении времени. Он больше не принадлежит к бесчисленныммиллионам тех, кто, утратив имя и способность видеть, обречен спать вбезвестности под слоем сырой душистой земли, покрытой сломанными увядшимицветами.

– Я ничего тебе не обещаю. Как я могу обещать? Я ужеобъяснил, что ждет тебя впереди.

– Мне все равно. Я отправлюсь навстречу этому вместе стобой.

Глаза Армана покраснели, взгляд их был утомленным истарческим. Словно тонкая материя ручной работы покрылась пылью и стала большепоходить на призрачную. Возможно, дух, желающий наконец стать самим собой, слегкостью проделывает такие фокусы.

– Не плачь! Это несправедливо, – сказалДэниел. – Ведь наступает момент моего возрождения. Как же можешь тыплакать? Разве ты не понимаешь, что это значит? Неужели ты никогда не испытывалничего подобного?

Он огляделся, пытаясь охватить весь зачарованный пейзажцеликом – далекую Виллу, холмистую землю вокруг… А потом он посмотрел вверх, ираскинувшиеся над ними небеса поразили его до глубины души. Никогда еще ему неприходилось видеть такое обилие звезд.

Подумать только, как будто само небо уходит все выше и выше,а звезд на нем так много и они такие яркие, что невозможно различить контурысозвездий. Никакой системы. Никакого смысла. Только восхитительное торжествочистой энергии и материи. Но потом он увидел Плеяды – любимое созвездиеобреченных рыжеволосых близнецов из сна – и улыбнулся. Он увидел близнецов,стоящих на вершине горы, – они были счастливы. Он так обрадовался.

– Слово за тобой, любовь моя, – проговорилАрман. – Прикажи – и я это сделаю. И в конце концов мы окажемся в адувместе.

– Ну как ты не понимаешь, – сказал Дэниел, –так принимаются все человеческие решения. Неужели ты полагаешь, что матьзаранее знает, какое будущее ждет ребенка, которого она носит во чреве? Бог тымой, мы же потерянные создания, уверяю тебя. И что из того, что, подарив мнебессмертие, ты совершишь ошибку? Никакой ошибки быть не может. Может бытьтолько отчаяние, но я получу бессмертие! Я хочу жить вечно, вместе с тобой.

Он открыл глаза и увидел потолок салона самолета, мягкийжелтый свет, отражающийся от обитых деревом стен… а потом опять оказался всаду, почувствовал благоухание цветов, едва не падающих со стеблей…

Они стояли под засохшим деревом, сплошь увитым пышноцветущими глициниями. Пурпурные воздушные соцветия ласково касались его лицавосковыми лепестками. На память ему вдруг пришло нечто такое, о чем он зналкогда-то давно и потом забыл: в языке какого-то древнего народа цветы и кровьобозначались одним и тем же словом. Внезапно он почувствовал, как ему в шеювонзились острые зубы.

Его сердце болезненно сжалось, словно кто-то очень сильныйдержал его в кулаке. Давление было чрезмерным. Но поверх плеча Армана он виделвсе, что происходит вокруг: ночные тени сгущались, звезды вырастали на глазах истали такими же огромными, как эти влажные благоуханные цветы. Но что это? Ониподнимаются в небо!

На долю секунды он увидел вампира Лестата за рулем мчащегосясквозь ночь блестящего черного автомобиля. Как сильно походил он сейчас нальва: развевающаяся на ветру грива волос, сверкающие безумством и весельемглаза… Вот он обернулся и посмотрел на Дэниела, и из его горла вырвался низкийтихий смех.

Луи тоже был там. Он стоял у окна в комнате наДивисадеро-стрит и словно чего-то ждал, а потом сказал: «Добро пожаловать,Дэниел, раз этому суждено было случиться».

Но они не знали о сожженных домах общин! Они не знали облизнецах! И о предупреждениях об опасности!

На самом деле все они находились в одном из залов Виллы, иодетый в сюртук Луи облокотился о каминную доску. Там собрались все! Дажеблизнецы! «Слава Богу, вы пришли!» – воскликнул Дэниел. Он церемонно поцеловалЛуи в одну щеку, потом – в другую. «Подумать только, у меня такая же бледнаякожа!»

Сердце его вдруг обрело свободу, и легкие наполнилисьвоздухом – от неожиданности он даже вскрикнул. И снова он очутился в саду.Вокруг расстилался травяной ковер, а кроны деревьев смыкались высоко надголовой. «Не оставляй меня здесь, только не здесь, не на земле».

– Пей, Дэниел, – по-латыни произнес священник,вливая ему в рот вино Святого причастия. Рыжеволосые близнецы взяли священныеблюда – сердце, мозг. «В знак величайшего почтения к духу моей матери япринимаю в себя ее мозг и сердце…»

– Господи, ну дай же мне ее! – Он столкнул кубокна мраморный пол церкви – как неловко получилось! О Боже! Кровь!

Он сел и, крепко прижав к себе Армана, принялся вытягиватьее, глоток за глотком. В тесном объятии они упали на мягкое ложе из цветов. Онприжимался ртом к шее лежащего рядом Армана, и поток крови лился неостанавливаясь.

«Добро пожаловать на Виллу Мистерий. – Луи коснулся егоплеча. – Мы ждем».

Близнецы обнимались и гладили друг друга по длинным вьющимсярыжим волосам.

Возле концертного зала вопили юнцы, потому что им недосталось билетов. Они разобьют лагерь на стоянке и останутся там дозавтрашнего вечера.

– У нас есть билеты? – спросил он. – Арман,билеты!

«Опасность!» Лед. Предупреждение исходит от кого-то,попавшего в ледяную ловушку.

Его с силой ударило что-то. Он куда-то плыл.

– Спи, любовь моя.

– Я хочу вернуться в сад, на Виллу. – Он попыталсяоткрыть глаза. Живот сильно болел. Странная боль, кажущаяся такой далекой…

– Тебе известно, что он погребен подо льдом?

– Спи, – произнес в ответ Арман, укрывая егоодеялом. – А когда проснешься, ты будешь таким же, как я. Мертвым.