Теперь же он обладал сверхъестественным восприятиемокружающего. Это правда. В отличие от него люди не способны с одного тольковзгляда постичь принципы работы любого механизма. Именно сверхъестественнымисилами можно объяснить тот факт, что все вокруг казалось ему «знакомым». Ничтов мире не могло его теперь удивить – ни квантовая физика, ни теории эволюции,ни картины Пикассо, ни тот факт, что детям вводят вирусы, чтобы защитить их отболезни. Создавалось впечатление, что задолго до своего появления здесь он ужеимел представление обо всем этом. Даже задолго до того, когда мог сказать: «Ямыслю, значит, я существую».

Но, несмотря ни на что, он во многом сохранил человеческоевосприятие мира. Этого нельзя отрицать. Он мог чувствовать человеческую боль,причем настолько сильно, что иногда это даже пугало. Он знал, что такое любовь,что такое одиночество – о да, эти чувства были ему известны, пожалуй, лучшевсего, и особенно остро он переживал их, слушая песни Вампира Лестата. Вотпочему он не обращал внимания на слова.

И что еще важно: чем больше крови он пил, тем более походилна человека.

Когда он впервые появился в этой эпохе, он даже отдаленно небыл похож на человека – ни в собственных глазах, ни в глазах окружающих:отвратительный скелет, бредущий по обочине автострады в сторону Афин, –кости, плотно обтянутые тугими венами и покрытые загрубевшей белой кожей. Привиде его людей охватывал ужас. Они резко и до упора выжимали педаль газа, лишьбы только поскорее умчаться прочь. Но он успевал прочесть их мысли, увидетьсебя их глазами – он понимал их и, конечно, испытывал перед ними неловкость.

В Афинах он раздобыл перчатки, свободного покроя шерстянуюодежду с пластмассовыми пуговицами и эти забавные современные ботинки, целикомскрывающие стопу. Он обмотал лицо тряпками, оставив только отверстия для глаз ирта. Грязные черные волосы он прикрыл серой фетровой шляпой.

На него по-прежнему смотрели с любопытством, но хотя бы неубегали с воплями. С наступлением сумерек он бродил в густой толпе на площадиОмония, и никто не обращал на него внимания. Как приятно видеть современнуюсуету в этом древнем городе, где и в старину, много веков назад, царило такоеже оживление, когда со всего мира съезжались сюда студенты, чтобы изучатьфилософию и искусство. Он смотрел на Акрополь и видел перед собой несовременные развалины Парфенона, а тот храм, который возвышался здесь когда-тов древности, – совершенный и прекрасный, истинный дом богини.

Греки, как всегда, были чудесными людьми – деликатными идоверчивыми, хотя теперь из-за примеси турецкой крови их волосы и кожа сталиболее темными. Они не обращали внимания на его странную одежду. Он идеальноимитировал их язык, лишь иногда допуская забавные ошибки, и им нравилосьмягкое, успокаивающее звучание его голоса. Оставаясь один, он замечал, что егоплоть постепенно восстанавливается. На ощупь она оставалась твердой как камень.И тем не менее внешность его изменялась. В конце концов, развернув однаждытряпки, он увидел очертания человеческого лица. Так вот, значит, как онкогда-то выглядел!

Большие черные глаза с тонкой сеточкой едва заметныхморщинок в уголках и довольно гладкими веками. Красивой формы улыбающийся рот.Аккуратный, хорошо вылепленный нос тоже пришелся ему по вкусу. Но больше всегоему понравились брови: очень черные и прямые, не изогнутые и не слишком густые,они располагались довольно-таки высоко над глазами и придавали лицу открытое ислегка удивленное выражение – такие лица внушают доверие. Словом, весьмапривлекательное лицо молодого мужчины.

Теперь отпала необходимость скрывать свою внешность, и онстал одеваться в современные рубашки и брюки. Приходилось, однако, держаться втени – слишком уж гладкой и белой была его кожа.

Знакомясь с людьми, он называл свое имя: Хайман. Однако онпонятия не имел, откуда оно взялось. Когда-то, в более поздние времена, егоназывали Бенджамином, это он тоже помнил. Были и другие имена… Но когда?Хайман… Это его первое и тайное имя, он его никогда не забудет. Он могнарисовать два крохотных рисунка, означавших слово «Хайман», но откуда взялисьэти символы, он не знал.

Не меньше, чем все остальное, его озадачивали собственныевозможности и сила. Он мог пройти сквозь пластиковую стену, поднять автомобильи зашвырнуть его на близлежащее поле. И это при условии, что сам он обладал наудивление хрупким телосложением и весил очень мало. Он мог вонзить себе в рукутонкий длинный нож, испытывая при этом весьма странное ощущение. Крови быломного. Потом рана закрывалась, и, чтобы вытащить нож, приходилось вскрывать еезаново.

Если говорить о весе, не было в мире такой высоты, накоторую он не смог бы подняться. Как будто он решил не признавать существованиесилы притяжения, и с тех пор она перестала на него действовать. Однажды ночьюон взобрался на крышу высотного здания в центре города, а потом полетел вниз имягко приземлился прямо посреди улицы.

Как приятно сознавать все это. Он знал, что при желанииможет преодолевать большие расстояния. И он уверен, что когда-то именно так ипоступал – поднимался к самым облакам. Но тогда… Впрочем, может быть, и нет.

У него были и другие способности. Каждый вечер, едва успевпроснуться, он обнаруживал, что слышит голоса, доносящиеся со всех концовсвета. Лежа в темноте, он буквально купался в звуках. Он слушал разговоры нагреческом, английском, румынском, хинди… Он слышал и смех, и крики боли. А еслилежал совсем тихо, то мог расслышать даже мысли людей – но беспорядочный поток,исполненный неоправданных преувеличений, пугал его. Он не знал, откуда долетаютдо него эти голоса. Или почему один голос заглушает другой. Как будто он – Бог,внимающий молитвам.

Время от времени он слышал голоса других бессмертных,совершенно не похожие на голоса людей. Где-то там существуют другие такие же,как он, они думают, чувствуют, посылают предупреждения. Мощные серебряно чистыеголоса исходили откуда-то издалека, но он без труда отличал их от бессмысленнойчеловеческой болтовни.

Но воспринимать голоса бессмертных было мучительно больно.Они вызвали в памяти какие-то ужасные воспоминания о бесконечно долгих годах,проведенных в замкнутом темном пространстве, где такие голоса оставались егоединственными спутниками. Он едва не впадал в отчаяние. Нет, он не хочет дажевспоминать об этом! Есть вещи, о которых лучше забыть навсегда. О том, как тысгорел или попал в плен. Или о том, как воспоминания мучили тебя и заставлялибезудержно плакать и душераздирающе кричать.

Да, он видел немало плохого. Он был на этой земле в другиевремена и под другими именами. Но неизменно оставался благожелательным иоптимистичным, с любовью относился ко всему, что его окружало. Быть может, унего блуждающая душа? Нет, он всегда обладал именно этим телом. Вот почему онотакое легкое и сильное.