Она сидела в небольшом позолоченном кресле с прямой спинкой,скрестив лодыжки; бледное лицо обрамляла густая копна блестящих коричневыхволос. Маленькая беглянка в рваных джинсах и запачканной рубашке. Совершенныйобразчик, вплоть до веснушек на носу и засаленного рюкзака у ног. Но какпрекрасна форма ее маленьких ручек! А ноги!.. И карие глаза!.. Он тихорассмеялся, но смех его был скорее безумным, чем веселым. Странно, но он звучалпоистине зловеще. Дэниел вдруг осознал, что держит ее лицо в руках, а онасмотрит прямо на него и улыбается, и на ее теплых щечках играет едва заметныйалый румянец.

Так вот что это был за аромат – кровь! Его пальцы горели.Невероятно, но он ясно видит даже сосуды под кожей! И отчетливо слышит биениеее сердца. Оно становится все громче, и звук такой… такой влажный. Онпопятился.

– Господи, да убери же ее отсюда! – вскричал он.

– Возьми ее, – прошептал Арман. – И сделайэто немедленно.

Никто не слушает.

Пой вольно и свободно,

пой только для себя —

как птица, что поет

не ради власти на земле иль в небе,

а ради счастья выйти за пределы

самой себя.

Пусть из ничего возникнет что-то.

Стэн Райс «Техасская сюита»

До этой ночи, этой ужасной ночи, он любил подшучивать надсобой: он не знает, кто он и откуда, но знает, что ему нравится.

А ему нравилось многое из того, что его окружало: цветочныелотки на углах, сияющие по вечерам молочно-белым светом огромные здания изстали и стекла, деревья и, конечно, трава под ногами. И купленные им вещи изблестящей пластмассы и металла, будь то игрушки, компьютеры, телефоны –неважно. Ему нравилось разбираться в них, осваивать, а потом сминать вкрошечные разноцветные шарики, которыми можно жонглировать или вышвыривать ихиз окон, когда поблизости никого нет.

Ему нравились звуки рояля, кино и стихи, которые он находилв книгах.

Еще ему нравились автомобили, сжигавшие, подобно лампадам,добытую из-под земли нефть. И огромные реактивные самолеты, летавшие на основетех же научных принципов выше облаков.

Каждый раз, когда над его головой пролетал самолет, оностанавливался и прислушивался к доносящимся сверху людским разговорам и смеху.

Самым большим наслаждением для него было вождение машины. Втечение одной ночи он мог промчаться в своем серебристом «мерседесе» по гладкимпустым дорогам от Рима до Флоренции и до Венеции. Ему также нравилось телевидение– крошечные пучки света и весь электронный процесс в целом. Как спокойночувствовал он себя в обществе телевизора, наедине с огромным числом мастерскинакрашенных лиц, дружески разговаривающих с ним со светящегося экрана.

Рок-н-ролл ему тоже нравился. Ему нравилась любая музыка.Ему нравилось, как Вампир Лестат поет «Реквием для маркизы». Он не вслушивалсяв слова. Важнее была печальная мелодия и мрачный аккомпанемент барабанов итарелок. У него возникало желание танцевать.

Ему нравились гигантские желтые машины, которые позднейночью взрезали землю в больших городах, в то время как вокруг суетились люди вуниформе; нравились двухэтажные лондонские автобусы и, конечно же, люди – умныеи ловкие смертные.

Он любил прогуливаться вечерами по Дамаску, когда перед егоглазами внезапно вспыхивали картины разрозненных воспоминаний о том, каким былэтот город в древности. Он вновь видел на этих улицах римлян, греков, персов,египтян…

Ему нравились библиотеки, где в больших, глянцевых, приятнопахнущих книгах можно найти фотографии древних памятников. Он и самфотографировал новые города, в которых бывал, и иногда накладывал наизображения те образы, которые по-прежнему присутствовали в его памяти.Например, на фотографии, сделанной в Риме, вместо современных жителей города вих тяжелой, грубой одежде он мог увидеть людей в туниках и сандалиях.

В общем, вокруг было множество вещей, достойных восхищения:скрипичная музыка Бартока, церковные певчие – девочки в белоснежных платьях,выходящие в полночь из храма после христианской мессы.

Конечно же, ему нравилась и кровь его жертв. Об этом иговорить не стоит. Кровь не имела отношения к его развлечениям. Смерть вовсе неказалась ему забавной. Он преследовал добычу молча и не желал с нейзнакомиться. Достаточно было смертному просто заговорить с ним, как он тут жеповорачивался и уходил. Неприлично, считал он, разговаривать с этими нежными,ласково смотрящими на вас созданиями, а потом торопливо поглощать их кровь,ломать им кости и слизывать мозг, превращать их тела во влажное месиво. Аохотился он теперь именно так, с невероятной жестокостью. Он больше неиспытывал острой потребности в крови, но хотел ее. Им руководила не жажда, ноовладевавшее всеми помыслами неистовое желание. За одну ночь он мог выпитькровь трех, а то и четырех жертв.

И все же он был уверен, абсолютно уверен в том, что когда-тобыл человеком. Да, когда-то он гулял под жаркими лучами полуденного солнца,хотя сейчас, конечно же, это ему недоступно. Ему виделось, как он сидит запростым деревянным столом и маленьким медным ножиком разрезает спелый персик.Лежащий перед ним плод очень красив. Ему был знаком вкус персика. Он знал вкусхлеба и пива. Он помнил, как солнце освещало простирающееся на многие мили вокругтускло-желтое песчаное пространство. «Приляг и отдохни под полуденнымсолнцем», – кто-то когда-то сказал ему эти слова. Был ли это последнийдень его жизни? Да, нужно было отдохнуть, ибо вечером царь и царица призывали ксебе всю знать, и что-то ужасное, что-то…

Но что именно, он вспомнить не мог.

Нет, он просто знал об этом – точнее, до этой ночи. До этойночи…

Он не вспомнил даже тогда, когда услышал песни ВампираЛестата. Надо сказать, что этот рок-музыкант, называющий себя тем, кто пьеткровь, слегка заинтриговал его как личность. Он действительно обладал какой-тонеземной внешностью – но ведь это телевидение. Многие люди изголовокружительного мира рок-музыки выглядели как существа из другого мира. Аголос Вампира Лестата был так по-человечески эмоционален.

В его голосе звучали не только эмоции, но и человеческиеамбиции, причем совершенно специфического рода. Вампир Лестат хотел бытьгероем. Когда он пел, то заявлял: «Вы должны признать важность моегосуществования! Я – символ зла; и если я подлинный символ, значит, я творюдобро».

Очаровательно. Только человек способен додуматься до такогопарадокса. Ему это было хорошо известно, поскольку он и сам когда-то былчеловеком.