Сан-Франциско. Он знал, что находится именно там, даже неуспев открыть глаза. И этот кошмарный сон – он был рад от него избавиться –удушье, чернота, несущее его куда-то бурное и страшное морское течение! Но сонпостепенно рассеивался. Сон, лишенный образов, – только шум воды, ощущениеводы! Сон о невыразимом страхе. В нем он виделся себе женщиной, беспомощной,без языка, утратившей способность кричать.

Пусть он уйдет.

Ощущение ледяного воздуха на лице было каким-то необычным –он почти ощущал его белоснежно-свежий вкус. Конечно же, это Сан-Франциско.Холод сковал его тело, но внутри разливалась приятная теплота.

Бессмертный. Навсегда.

Он открыл глаза. Это Арман принес его сюда. Сквозь вязкуютемноту сна до него доносились слова Армана, его приказание оставаться здесь.Арман говорил, что здесь он будет в безопасности.

Здесь.

Французские окна во всю ширину дальней стены были распахнутынастежь. А сама комната была именно такой, какие так любил Арман и какие снеобычайной легкостью умел находить только он: пышно отделанная, хаотически загроможденнаямножеством вещей.

Достаточно взглянуть на развеваемые ветром кружевныезанавеси на окнах. А как прекрасны сверкающие, завивающиеся белые перьяобюсонского ковра! Он с трудом поднялся на ноги и вышел в открытую дверь.

За переплетающимися ветвями пышных крон монтеррейскихкипарисов с жесткими листьями влажно сияло небо. А внизу на бархатно-черномфоне светится арка «Золотых Ворот». Над высокими башнями моста клубится туман,похожий на густой белый дым. Он налетает на пилоны и канаты, как будто норовитпоглотить их навсегда, и вдруг исчезает бесследно, словно сжигаемый сверкающимпотоком несущихся по мосту машин.

Поистине восхитительное зрелище дополняют виднеющиеся вдалиочертания низких холмов с наброшенной на них мантией из теплых огней.

Бессмертный… навсегда.

Он провел рукой по волосам и почувствовал мягкоепокалывание. Даже после того, как он убрал руку, слабое ощущение прикосновенияпальцев осталось. Ветер нежно пощипывал кожу. Словно вдруг вспомнив что-то, оннащупал клыки. Какие они потрясающе длинные и острые.

Почувствовав чье-то легкое прикосновение, он резко обернулсяи чуть не упал. Как все невообразимо изменилось! Он восстановил равновесие, нопри виде Армана ему вдруг захотелось плакать. Несмотря на окружавшую егоглубокую тень, темно-карие глаза Армана были наполнены трепещущим светом. А ввыражении лица было столько любви! Осторожно протянув руку, он дотронулся доресниц Армана. Еще ему очень хотелось погладить тонкие линии его губ. ПоцелуйАрмана привел его в трепет. Ни с чем не сравнимое ощущение прикосновения егопрохладного шелковистого рта… поцелуй самого разума, электрическая чистотамысли!

– Войди в дом, ученик, – сказал Арман. – Унас осталось меньше часа.

– А остальные?..

Арман уезжал, чтобы выяснить нечто очень важное. Что именно?Происходят ужасные вещи, горят дома общин. Но ничто в этот момент не казалосьболее важным, чем ощущение внутреннего тепла и покалывания при каждом движении.

– С ними все в порядке, они продолжают строитьпланы, – ответил Арман. Он произнес эти слова вслух? Должно быть. Но голосбыл таким чистым! – Они напуганы повсеместным разрушением, ноСан-Франциско это не коснулось. Некоторые говорят, что это устроил Лестат,чтобы привлечь всех к себе. Другие – что это дело рук Мариуса или дажеблизнецов. Или же Тех, Кого Следует Оберегать, которые наносят невероятносильные удары, не покидая святилища.

Близнецы! Он почувствовал, как вокруг него снова смыкаетсятемнота сна: тело женщины, лишенной языка… его вновь охватывает ужас. Но ведьтеперь ему нечего бояться – ни снов, ни заговоров. Он – дитя Армана.

– Но все это может подождать, – ласково сказалАрман. – Ты должен пойти со мной и сделать все, как я скажу. Необходимозавершить начатое.

– Завершить? – Но ведь все уже закончилось. Онродился заново.

Арман увел его в дом, где не было ветра. В темноте яркоблестит латунная кровать, позолоченные драконы на фарфоровой вазе словно вдругожили. Сияющие клавиши огромного рояля напоминают ухмыляющийся рот. Как приятнодотронуться до них, пощупать слоновую кость, бархатные кисти, свисающие сабажура…

Музыка, откуда доносится музыка? Тихие, печальные звукиодинокой джазовой трубы. Приглушенная меланхоличная мелодия, звуки которойплавно перетекали один в другой, заставила его остановиться. Ему не хотелосьдвигаться. Хотелось сказать, что он понимает, что происходит, но он продолжалвпитывать каждый отдельный звук.

Он стал благодарить за музыку, но его голос тоже почему-тозвучал очень странно – он стал более резким и звонким. Странным было дажеощущение собственного языка во рту… А там, снаружи… Он показал пальцем за окно,где проносящийся мимо террасы туман поглощал ночь…

Арман был терпелив с ним. Арман все понимал. Арман медленнопровел его через затемненную комнату.

– Я люблю тебя, – сказал Дэниел.

– Ты уверен? – ответил Арман.

Он засмеялся.

Они вышли в длинный коридор с высокими потолками. Вполумраке виднелись уходящие вниз ступени и отполированная балюстрада. Арманподтолкнул его вперед. Ему хотелось получше рассмотреть ковер под ногами –длинную цепь увитых лилиями медальонов, но Арман ввел его в ярко освещеннуюкомнату.

От ослепительно яркого света, скользившего по низким кожанымдиванам и креслам, у него перехватило дыхание. А какая на стене картина!

Как живо изображены на ней фигуры – бесформенные существа,созданные широкими густыми мазками ярко-желтой и красной краски. Все, чтоказалось живым, таковым и было – возможность вполне реальная. Нарисованныебезрукие существа, купающиеся в ослепительных красках, обречены на вечную жизньв этом облике. Способны ли они видеть нас своими крошечными, широкорасставленными глазами? Или они видят лишь рай и ад своего собственногосияющего королевства?

Одна только мысль об этом способна была довести до слез, какмогли заставить его разрыдаться тяжелые стоны трубы, – но он тем не менеене заплакал. До него вдруг донесся сильный соблазнительный аромат. Господи, чтоэто? Казалось, тело его стало вдруг необычайно твердым. Неожиданно перед нимвозникла юная девушка.