Прапорщик проникся серьезностью проблемы. Чистый лобсобрался морщинами.

– Что же делать? Он через пять минут очнется.

– Через семь, – поправил Слива. – Я ж говорю: у меня кулак –хронометр.

А Романов уже знал, как действовать.

– Эх, мне бы ластик…

– В смысле резинку? У меня в планшетке есть. – Калинкин сготовностью достал хорошенький ученический пенал, в котором лежали идеальноотточенные карандашики, миниатюрный транспортир, циркулек и каучуковый ластик.Сразу было видно неисправимого отличника.

– Здорово!

Подтерев начало надписи, Романов внес в нее попра??ку: 

OFF VERD PROVO MÖG SCHLFLG STAF

Прапорщик, сопя от умственного напряжения, заглядывал емучерез плечо.

– Ну, первые два слова – это я догадался: «Offensiveverdächtigt». «Наступление подозревается». Дальше не понимаю.

– «Наступление подозревается». Слово «сильно» убираем. Идобавляем: «Provokation möglich» – «Возможна провокация». Про обратнуюэстафету оставляем. Возможно, у них так заведено – в случаях исключительнойважности давать дополнительные сведения незамедлительно.

Он перетасовал колоду, и надпись пропала.

– Одели? Суньте еще и колоду.

За тем, как связной очнется, наблюдали издали, в бинокли.

Нимец зашевелился через шестнадцать минут после удара. Кулаку Сливы действительно был прямо-таки хронометрический.

Контрабандист сел, взялся за голову, помотал ею. Испуганнозаозирался. Потом захлопал себя по карманам. Достал карточную колоду, осмотрел.Снова стал оглядываться.

– Не заподозрит? – нервно спросил Калинкин.

– Ништо, – просипел унтер. – Подумает, я на нем душу отвел,да и пошел себе дале. Подстеречь, конечно, может в темном углу. Он мужикпамятливый… Если захочет австриякам о встрече с патрулем доложить, это емузатруднительно будет. Языка-то у Нимца нету, а грамоте он не знает.

Связной наконец встал. По-собачьи встряхнулся, подобралшапку и скрылся в лесу.

– Итак, в Русиновке как минимум два вражеских агента, –озабоченно подвел итог Романов. – Банщик и Учительница. Первый, разумеется,главный. Поэтому я перераспределяю роли. Слива, вы опытнее. Петренку поручаювам. Глаз с него не спускать! И чтоб ни в коем случае не заметил. Ну, самизнаете. Ты, Вася, сменишь вольноопределяющегося Левкина около дома Учительницы.Мы ведь еще не выяснили, связана она с Банщиком или работает самостоятельно. Яеду на радиостанцию. Свяжусь с Козловским. Нужно срочно принимать меры. Времениу нас – день. Максимум два…

В полдень на срочное собрание созвали всех расквартированныхв Русиновке офицеров: из штаба, из дивизионного резерва, из вспомогательных и тыловыхподразделений. В помещение столовой, откуда выслали всю обслугу, пришли человектридцать-сорок в звании от полковника до прапорщика. Перед тем как войти,каждый должен был расписаться в книге, что извещен об ответственности заразглашение.

Открыл собрание начальник штаба, пожилой, очень нервныйгенерал с заглазным прозвищем Тик.

Подергивая бородатым лицом, Тик разрешил садиться ипредставил докладчика – нового начальника контрразведочного отделения Романова.Вид у генерала был встревоженный, будто он что-то не вполне понимал.

– Сведения, которые вам сообщит подпоручик, абсолютносекретны. Вы, впрочем, расписались и знаете. М-да… Прошу.

Он кивнул контрразведчику и сел в угол, как бы демонстрируя,что и сам является всего лишь слушателем.

Вперед выступил молодцеватый офицерик в сверкающей портупее,солидно откашлялся и для начала произнес бодрую речь патриотического содержанияо несокрушимости русского оружия и неизбежности скорой победы над палачамиЕвропы – австро-венгерским императором и германским кайзером.

Трескучее словоблудие подпоручика слушающим не понравилось.К сотрудникам контрразведки в армии и так относились с неприязнью, а уж этотфразер, нахально распускающий перья перед людьми, большинство которых старше повозрасту и званию, выглядел просто пародией на тылового шапкозакидателя.

Еще и грозить смел, мальчишка:

– Я уполномочен сообщить вам новость сверхсугубойсекретности. Господин генерал недостаточно сказал про ответственность заразглашение. Того, кто нарушит тайну, ждет немедленное разжалование и суд.

В зале недовольно зашуршали, закашляли.

– Нельзя ли ближе к делу, – сказал Тик, задетый упреком всвой адрес. – Хватит преамбул.

Алешу реакция аудитории вполне устраивала. Именно такоговпечатления он и добивался. Для пущей павлинистости он прицепил аксельбанты, накоторые начальник дивизионной контрразведки не имел никаких прав, иисключительно звонкие шпоры, которые пехотному офицеру тоже ни к чему. Из своихнаград надел только «тылового» Владимира без мечей.

– Господа, с сегодняшнего дня ваша дивизия находится наособом положении, – со значительным видом объявил он. – Вступает в действиережим повышенной секретности. Вы наверняка обратили внимание, что в вашерасположение переброшены саперные части, которые ведут активную работу.

– Было объявлено, что это для укрепления обороны, – сказалкто-то.

Подпоручик иронически усмехнулся, оставил реплику безкомментария.

– Все отпуска и отлучки отменяются. У вас теперь зона особойсекретности. Я назначен штабом фронта обеспечивать меры безопасности. И –учтите – наделен чрезвычайными полномочиями.

Тут он выпятил грудь и сделал торжественную паузу. Встоловой перешептывались.

– Наступление, что ли? – густым басом спросил у соседаполковник из первого ряда. – Так бы и объявили.

Кто-то довольно громко заметил:

– А покрупней птицы для такого дела в штабе фронта ненашлось?

Прапорщика Петренко, скромненько пристроившегося у самойдвери, Романов из виду не выпускал, но исключительно периферийным зрением.Нарочно не поворачивал головы в ту сторону. Банщик сидел тихонько,мышкой-норушкой.

– Птицу ценят не по размеру, а по полету! – запальчивоответил Романов на оскорбительную реплику. – Я, может, в небольшом чине, ноопыт у меня – слава Богу. У нас в контрразведке людей ценят не по звездочкам, апо заслугам!

Тогда полковник из первого ряда, спросив разрешения угенерала, задал свой вопрос уже напрямую:

– Позволительно ли узнать, чем вызвана подобная активностьконтрразведки?