— Обманешь меня раз — позор тебе, обманешь меня дважды —позор мне, — сказала я. — Ты провел меня с Селеной, а затем ты провел меня сденьгами, но мне кажется, я наконец-то догнала тебя.

— Ну что ж, может, так, а может быть, и нет, — возразил Джо,— но если ты беспокоишься, что я растрачу их, то не надо, потому что…

— Я не беспокоюсь, — отрезала я. — Я уже сказала тебе обэтом. Это ни грамма не беспокоит меня.

Тогда он мрачно взглянул на меня, Энди, улыбка постепенносходила с его лица.

— У тебя снова такой довольный вид, — сказал он, — он мне неочень-то нравятся.

— Зуб за зуб, — заметила я.

Джо долго смотрел на меня, пытаясь понять, что же происходитв моей голове, но, клянусь, для него это оставалось такой же загадкой, как ивсегда. Выпятив нижнюю губу, он так тяжко вздохнул, что сдул спадающую на лобпрядь волос.

— Большинство женщин не понимают в деньгах главного,Долорес, — произнес он, — и ты не исключение. Я положил деньги на один счет,вот и все… так это намного интереснее. Я не сказал тебе, потому что не хотелслушать всякий вздор. Мне и так приходится выслушивать достаточно много, но чтослишком, то нехорошо. — А затем он снова приподнял стекло, давая мне понять,что тема закрыта.

— На счет, открытый только на твое имя, — произнесла я.

— Ну так что? — спросил он. К тому времени мы уже сидели вглубоких сумерках, и очертания деревьев на горизонте начали расплываться. Яслышала, как позади дома жалобно запел козодой. Казалось, что стало прохладнее.От всего этого у меня возникло странное чувство… как будто я видела сон,каким-то чудом превратившийся в реальность.

— А почему счет не должен быть на мое имя? Разве я не ихотец?

— Ну что ж, твоя кровь течет в их жилах. Если в этомзаключается смысл отцовства, то ты, конечно, отец.

Я видела, как он пытался решить, стоит ли цепляться за этислова, но потом решил отказаться.

— Не стоит больше говорить об этом, Долорес, — сказал он. —Я предупреждаю тебя.

— Только еще немного, — улыбаясь, возразила я. — Ты совсемзабыл о сюрпризе.

Джо удивленно взглянул на меня:

— Что за вздор ты несешь, Долорес?

— Видишь ли, я встретилась с управляющим банка в Джонспорте,— сказала я. — С очень хорошим человеком по имени мистер Пис. Я рассказала емуо случившемся, и он страшно расстроился. Особенно когда я показала ему чековыекнижки, которые не были утеряны, — вопреки твоему рассказу.

Именно тогда Джо потерял всякий интерес к солнечному затмению.Он просто сидел в своем проклятом кресле-качалке, взирая на меня широкооткрытыми глазами. Брови его поднялись кверху, а губы так плотно сжались, чтопревратились в узкую белую полоску. Он уронил стекло на колени, руки егосжимались и разжимались, но очень медленно.

— Выяснилось, что ты не должен был поступать подобнымобразом, — продолжила я. — Мистер Пис проверил, все ли еще деньги находятся вбанке. Когда мы выяснили, что они все еще там, мы оба вздохнули с облегчением.Он спросил, не хочу ли я вызвать полицию и рассказать им, что случилось. Повыражению его лица я поняла, что он надеется, что я откажусь. Я спросила, можетли он вернуть эти деньги мне обратно. Он просмотрел книги и ответил, что может.И тогда я сказала: «Это будет лучше всего». И он сделал это. Именно поэтому ябольше не беспокоюсь о деньгах моих детей, Джо, — теперь я получила их, а неты. Разве это не отличный сюрприз?

— Ты врешь! — выкрикнул Джо и так стремительно вскочил, чтоедва не перевернул кресло-качалку. Стеклышко упало с его колен и разбилось намелкие кусочки. Жаль, что в тот момент у меня в руках не было ухвата; я бывоткнула брусок прямо ему в макушку. Выражение лица Джо стоило всего того, чтоя пережила после беседы с Селеной на пароме.

— Они не имеют на это права! — завопил Джо. — Ты не можешьснять с этого счета даже цент, не можешь даже увидеть эту чертову чековуюкнижку…

— Разве? — возразила я. — Тогда откуда же мне известно, чтоты уже истратил триста долларов? Слава Богу, что не больше. Но все равно дажемысль об этом доводит меня до бешенства. Ты же обыкновенный вор, ДжоСент-Джордж, — настолько подлый, что крадешь даже у своих собственных детей!

Лицо его стало мертвенно-бледным. Только глаза были ещеживы, пылая лютой ненавистью. Руки его сжимались и разжимались в кулаки. Явзглянула вниз — и увидела солнце — уже меньше половинки, что-то вроде жирногополумесяца, — отражающееся во множестве разбитых темных кусочков стекла,разбросанных у ног Джо. Затем я опять взглянула на него. Мне нельзя былонадолго отводить взгляд от лица Джо, особенно когда он находился в такомсостоянии.

— На что ты истратил триста долларов, Джо? Проститутки?Покер? Еще что-то?

Он ничего не ответил, просто стоял и сжимал и разжималкулаки. Позади него я видела первых засветившихся светлячков. Лодчонки в гаванипревратились в привидения, и я вспомнила о Вере. Я подумала, что если она еще ине на седьмом небе, то уж в вестибюле-то наверняка. Не то чтобы мне былокакое-то дело до Веры; все мои мысли занимал Джо. Я хотела заставить егодвигаться, поэтому придумала более веский довод, чтобы подтолкнуть его.

— Кажется, мне вовсе не интересно, на что ты потратилденьги, — сказала я. — Я получила передышку, а уже это само по себе простоздорово. А ты можешь трахнуть сейчас себя… если, конечно, твой старенькийхромой дурень сможет встать, вот так-то.

Шагнув ко мне, Джо раздавил башмаками несколько кусочковразбитого стекла и схватил меня за руку. Я могла бы ускользнуть от него, но незахотела. Не так скоро.

— Придержи-ка свой язычок, — прошипел он, обдавая меняпарами шотландского виски. — Если ты не замолчишь, то я заткну тебе глотку.

— Мистер Пис хотел, чтобы я положила деньги обратно в банк,но я отказалась — я подумала, что если ты сумел снять деньги с детского счета,то сможешь придумать, как это сделать с моего. Потом он хотел выдать мне чек,но я побоялась, что если ты узнаешь об этом раньше, чем я захочу этого, то ты сможешьпрекратить оплату по нему. Поэтому я попросила мистера Писа выдать мне деньгиналичными. Ему это не понравилось, но в конце концов ему пришлось уступить, итеперь они все до последнего цента у меня, и спрятаны они в очень надежномместе.

Теперь он схватил меня уже за горло. Я была уверена, что онсделает это, и все же была ужасно напугана, но этого я тоже хотела — я хотела,чтобы он поверил в то, что я собиралась сказать ему. Но даже это было не самымглавным. Когда он, как сумасшедший, схватил меня за горло, все мои последующиедействия выглядели как самооборона — вот что было самым главным. Да это и быласамооборона, что бы по этому поводу ни говорили юристы; уж я-то знаю, потомучто я была там, а вот юристов там не было. В конце концов я защищала себя исвоих детей.