— Срочно, срочно! — произнес он голосом, остроту которогопритупляла жара, и когда решил, что ушел достаточно далеко от женщины, котораяхотела убедить его, что он псих, дал своему отчаянию заговорить громче. —Срочно! Мне нужно позвонить. Есть телефон у кого-нибудь? Срочно!

Колебание — или волна жары — пробежала по группам голов, икаждый раз у него правый глаз моргал и слезился. Он пытался говорить болееофициально и авторитетно, но голос подвел. В пределах его зрения упакованныетела под неверным светом остановились совсем.

Он только смотрел, как доходит до него волна остановки,захватывая движущуюся плоть слой за слоем. Ему навстречу двигалась самая худшаяего судьба, и по сторонам ее дороги стояла толпа плотным строем. Слыша неясныйговор со стороны невидимого выхода из тоннеля, он напряг слух, ловя фразы,которые о нем говорились. Он был почти спокоен — неизвестно только, надолго ли,— когда смог различить слова в ассорти голосов. Смысл поначалу прошел мимонего, и лишь потом сложился в голове.

— Там кто-то в тоннеле свалился, расчищают путь для"скорой помощи".

— Ах вы, гады! — зарычал тихо Блайт, не зная, кого имеет ввиду — толпу или машину "скорой помощи", поскольку теперь он былизбавлен от судьбы, которую чуть ли уже себе не желал. И начал плечомпроталкиваться вперед.

— Дорогу, дорогу! — Он заговорил официальным голосом, акогда это не помогло пробиться, стал добавлять: — Пропустите, я врач!

Нельзя позволять себе чувствовать вину. Машина"скорой" приближается уже видно, как в конце тоннеля появляетсясеребряно-синее пятно, — так что вряд ли он подвергает больного риску."Скорая" была его единственной надеждой. Когда он подойдет поближе,он будет ранен, искалечен как угодно, лишь бы уговорить бригаду забрать его ссобой, вытащить из толпы.

— Я врач! — объявил он громче, желая, чтобы он еще и былнеженатым, чтобы жизнь снова оказалась под контролем, чтобы все было в порядке.— Я врач! — повторил он уже лучше, достаточно для того, чтобы плоть перед нимрасступилась и заглушила голоса, которые его обсуждают. Они пытаются егозапутать, оказавшись теперь впереди? Наверное, это эхо, потому что он узналголос женщины, притворявшейся, что у нее нет телефона.

— Что он теперь бормочет?

— Говорит всем, что он врач.

— Так я и знала. Все сумасшедшие это говорят.

Нельзя отвлекаться на ее слова; никто вокруг на нее нереагирует может, она просто его ловит на голос, как на удочку?

— Я врач! — завопил он, видя, как ползет к нему"скорая" у конца видимого участка тоннеля. На секунду ему показалось,что она крушит людей, расталкивая их к стенам импульсами выхлопных газов, но,конечно, это они сами расступались, давая ей дорогу. Его крик вызвал к жизнинесколько голосов из-под смутных запотевших светильников.

— Чего он говорит, что он врач, что ли?

— Может, он хотел осмотреть твою задницу.

— Ох, я бы его проконсультировал! Вот после такого коновалау папаши со слухом и стало хуже.

В самом ли деле толпа вокруг Блайта их не слышала или толькопритворялась, чтобы он попал туда, куда они хотели? Не стала ли онарасступаться медленнее, чем должна была? А ее головы — скрывали презрение к егообману? Насмешливые голоса плыли в его сторону, усиливая жару, исходившую отокружающей плоти. Надо пройти по мосткам. Теперь, когда надо было добраться до"скорой" как можно скорее, это стало обязательным.

— Я врач! — свирепо повторял он, бросая голосом вызоввсякому, кто посмеет усомниться, раскалывая левым плечом насыщенный воздух. Онпочти добрался до левых мостков, когда женщина в цирковом трико, мышцы которойпоказались ему не более правдоподобными, чем ее глубокий бас, заступила емудорогу.

— И куда же это ты идешь, миленький?

— Вон туда, за вами. Помогите-ка мне лучше. — Пусть она дажесестра или надзиратель психиатрического отделения, он старше по званию. — Я тамнужен. Я врач.

Шевельнулись лишь ее губы — совсем чуть-чуть.

— Туда можно только рабочим тоннеля.

Нужно было забраться, пока жара не обернется потнымиголосами и не поймает его.

— Мне можно. Там обморок, от тоннеля у них обморок, и я тамнужен.

Чревовещатели раскрыли рты шире. Глаза ее совсем недвигались, хотя на ресницах правого глаза росла капля пота.

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Ничего страшного, сестра. Вам и не требуется знать. Простопомогите мне. Подставьте ногу, чтобы я забрался.

Капля пота наливалась на ее неподвижном глазу, распухая иширясь, и он уже не видел ничего другого. Будь она настоящей, она бы ужеморгнула, она не могла бы так пялиться. Масса плоти породила ее из своей толщи,чтобы поставить у него на пути, но просчиталась. Он бросился на женщину,вцепился пальцами в ее хрусткие волосы и вытолкнулся вверх всей силой своихрук.

Его каблуки чуть промахнулись мимо ее плеч и соскользнули кгрудям, что дало ему достаточный толчок, чтобы через нее перепрыгнуть. Рукирванулись к перилам мостков, поймали их, удержались. Подошвы нашли краймостков, и он закинул ногу через перила, потом перебросил другую. Под нимсестра, хватаясь за грудь, испустила звук, который если и был запланирован каккрик боли, на Блайта такого впечатления не произвел. Может, это был сигнал,потому что он сделал только несколько шагов к свободе, как снизу потянулисьруки его схватить.

Сначала он думал, что они его ранят и "скорая" егозаберет, но тут же увидел, как был неправ. Сейчас ему была видна машина "скорой",пробивающаяся сквозь толпу, и ее синий свет прыгал, как его голова, белая дугамигала над синим, и в голове у него тоже стало вспыхивать. И никаких признаковупавшего в обморок. Машину, конечно, послали за Блайтом. Передали сообщение,что им удалось свести его с ума. Но им не удалось скрыть своего мнения о нем,горячие гнетущие волны которого поднимались снизу к нему и ощущались бы какстыд, не пойми он, что они себя выдали: они не могли бы так его презирать, еслибы не знали о нем больше, чем им полагается знать. Он отбивался от хватающихпальцев и оглядывался в поисках последней надежды. Она оказалась за ним.Женщина с волосами как у Лидии бросила притворяться, что у нее нет телефона, иему надо было только схватиться за антенну.

Он дернулся назад по мосткам, повиснув на перилах, илягался, отбиваясь от всех, до кого мог дотянуться, хотя ноги редко попадали вкого-нибудь, и потому он не знал, сколько голов и рук были настоящими. Женщина,которая все еще пыталась его убедить, что он повредил ей грудь, дергалась отболи, что было ему приятно. И она, и все прочие в толпе могли двигаться, когдахотели, они только ему этого не давали. Манящая антенна подвела его взгляд квисящему ниже ее лицу. Она глядела на него и говорила так отчетливо, что рот выковывалкаждый слог.