— Вот он идет! — артикулировала она.

Наверное, она обращалась к "скорой". Конечно, этоона раньше вызвала ее по телефону, потому что она тоже из сестер. Пусть лучшеотдаст телефон, если не хочет, чтобы с ней вышло еще хуже, чем с ее товаркой.

— Верно, вот я иду! — заорал он и услышал в ответ отзвукцелой толпы, хотя, наверное, отозвался эхом только тоннель, который был егоголовой. Он бежал, и тоннель становился шире, унося ее все дальше от мостков,слишком далеко, чтобы можно было схватить антенну поверх толпы. Они думали, чтоони его обставили, но на самом деле они сейчас снова ему помогут. Онперевалился через перила и побежал по массе плоти.

Она была не такой сплошной, как он думал, но держала. Жар еепрезрения охватывал его паром, отталкиваясь от сырого бетона его черепа. Толпапрезирала его за то, что он делал, или за то, что не действовал, когда мог?Вдруг ему стало ясно так отчетливо, что он чуть не свалился: когда он поднесеттелефон к уху, окажется, что женщина говорила с Вэлери. Нет, неправда, толькожара заставила его так думать. Булыжники поворачивались к нему и поддавалисьпод ногой — какие-то зубы, а однажды, судя по тому, как провалилась нога —глаз, — но он все еще пробивался к телефону, сколько бы рук в него ни вцеплялось.

И тут антенна хлестнула в воздухе прочь, как удилище, когдаподсекаешь пойманную рыбу. Руки тянули его вниз, в пучину презрения, но не имего судить: он не сделал ничего такого, чего не делали бы они.

— Я — это вы! — вскрикнул он, и тут плечи, на которых онстоял, разъехались дальше, чем он мог развести ноги. Он взмахнул руками, но этоне был сон, когда можешь улететь откуда угодно. Слишком поздно увидел он, зачемженщина вызвала ему "скорую". Может, он бы и крикнул ей словаблагодарности, но не мог ни единого слова сложить из звуков, исторгаемыхбесчисленными руками из его рта.

Коринна не закричала. Скорее это был всхлипывающий стон,обратившийся в короткий вой, когда она бежала вниз по лестнице. И по-настоящемузакричала она только тогда, когда вылетела из дверей дома. То есть когда былауверена, что кто-то ее услышит.

Я нажал запись на магнитофоне, как только услышал, что онаоткрывает входную дверь. Четыре минуты у нее заняло переодевание в рабочуюодежду и заход в ванную первого этажа.

Один раз она позвала:

— Миссис Уэйнрайт?

Комнату моих родителей она всегда убирала первой. Этотвторник ничем не отличался, по крайней мере пока что, от всех прочих запоследние четыре года. Уборка в комнате родителей заняла у нее десять минут. Наэто ушло бы полчаса, если бы она думала, что моя мать дома.

Второй была моя комната.

Вот тогда, когда она открыла дверь и вошла, она и взвыла ибросилась бежать.

Первый настоящий крик, донесшийся с газона, был простогромким продолжением стона. Это второй, который пронесся воплем по улице, дошелдо меня сквозь открытую входную дверь.

Было самое начало десятого. А в без чего-то четыре я оставилпапину машину в Корбеллз-Вудс, прошел на север по Хайленд еще полмили и бросилпапину любимую шляпу на тротуар. Потом вернулся на две мили назад,удостоверившись, что меня никто не видел, никто — в Плацтауне нет страдающихбессонницей подглядывающих маньяков.

Коринна теперь вопила почти непрерывно, но уже не такгромко. Наверное, она теперь бежала по улице, соседи осторожно выглядывали изокон, боясь, что горничная Уэйнрайтов приняла слишком много лишнего.

Они не знали Коринну. Она родилась заново. Деревенщина. Язнал, что у нее есть по крайней мере одна замужняя дочь, Алиса. Она однаждыгода два назад приезжала помочь матери, когда мне было двенадцать. Очевидно,она была похожа на отца. Коринна была рыхлой размазней. Алиса — тощейжелезякой. Можно только представлять себе, что за птица был муж Коринны,преподобный на полставки.

Первым из соседей, кто вышел через пять минут, был мистерДжомберг, живущий через два дома, пенсионер с больным сердцем. Я до последнеговремени не знал, что это был мистер Джомберг, но странно, что его не хватилинфаркт, когда он открыл дверь.

На магнитофоне остался возглас мистера Джомберга"Господи, вот черт!" и его неуверенные быстрые шаги вниз по лестнице.

Может ли черт быть Господом? А почему нет? Стал бы Богдавать себе труд это запретить? Или специально разрешать? Было у меня такоечувство еще в десять лет, что Бог, если он есть, создал вселенную и людей, акогда дошло до мелочей, до деталей, плюнул и сказал: "Черт с ним совсем". У Бога еще была куча дел. Каждую минуту создавались новые миры.Рождались новые звезды. Умирали старые. Он занимался самыми основами. А я былзабытой деталью, которая "черт с ней". Это до меня тоже дошло вдесять лет, когда я чуть не утонул в бассейне. Меня не следовало оставлятьодного. У меня уже не было припадков почти год, и я плавал на мелком концебассейна, но все равно меня нельзя было оставлять одного. Я ощутил егоприближение, то, что доктор Гринберг называет "аурой". Наверное, яперепугался, растерялся, когда мозг начал отключаться. И вместо того чтобы отойтик краю бассейна, сделал шаг на глубину.

И очнулся в больнице. Когда я открыл глаза, мать сталакричать "Слава Богу", хотя никогда в церковь не ходила и совершаламножество грехов небрежения. Отец тоже там был и глубоко вздыхал. Он коснулсямоей щеки. Мою сестру Линн на год меня старше вытащили из дома подруги.

— Как ты? — спросила она со скучающим видом.

Я кивнул — дескать, хорошо.

— Больше ты один не плаваешь, — сказал отец.

Предполагалось, что мать будет следить за мной в воде. Онаушла в дом ответить на телефонный звонок. Когда она вышла, я был уже почтимертв.

Тогда-то я и решил, что я из разряда "черт с ним".

Можно предположить, что десятилетнего мальчика это должно былоподавить. Если так и было на несколько секунд, я этого не помню. Я помню, каклежал и думал: "Если Бога нет, то только люди могут меня наказать за то,что я делаю. Если Бог есть, ему плевать, что со мной станется".

Это был мой последний припадок.

Здесь тот, кто слушает, скажет: "Вот он, тот самыйдень. Момент травмы. Вот к этому дню все и восходит. Если бы только с нимпроводили психотерапию! Но теперь нам понятно. Можно положить этот случай вкоробку с этикеткой и забыть Пола Уэйнрайта. Даже имя его легко забыть".

Полиция приехала через восемь минут двадцать секунд с тогомомента, как мистер Джомберг вылетел по баллистической траектории. Я представилсебе, как они с Коринной на газоне перед домом вопят и танцуют по бешеномукругу. Если будут делать кино, я всерьез предлагаю включить туда этот танец —пусть даже в виде фантазии.