Кобелек, сладко улыбаясь, положил на зеленое сукнопятидесятидолларовую купюру, но этот дешевый шик не подействовал на меня. Янебрежно вынула из кармана мятую сотенную и накрыла ею жалкий штатовскийполтинник.

Все вокруг засвистели, к нам начали подтягиваться зрители;чтобы не упасть лицом в грязь, кобелек достал еще одну купюру, и партияначалась.

Он играл неплохо, но сегодня был мой вечер – мне фартило;два изящных приема, которым обучила меня старуха, были встречены на “ура”; явытащила два совершенно безнадежных шара – меня готовы были короновать!

Я засунула выигранные деньги в карман, даже не взглянув наних, стряхнула мел с рук и только сейчас заметила Алену – Алена, не отрываясь,смотрела на меня, в ее зрачках прогуливались под руку восхищение и ревность.Если до этого я могла сомневаться, то теперь сомнений не было: удачнозажаренный цыпленок зародившегося Алсниного чувства был приправлен отличнымбильярдным гарниром.

Я дружески улыбнулась Алене, рванувшейся навстречу мне, иприняла приглашение кобелька раздавить с ним бутылочку текилы. Действоватьнужно было мгновенно, буря и натиск, короткий поводок – я еще заставлю тебяповолноваться.

Кобелька звали Максом, это выяснилось после первого тоста;потом он, нежно наваливаясь на меня литым телом, поведал, что занимаетсяклипами и даже что-то делал для Пугачевой, надо же! Но на меня это не произвелоникакого впечатления, куда важнее была информация об Алене. Он не удивился,узнав, что меня привезла сюда именно она.

– Шит! – сказал Макс на английский манер, по-русскинебрежно смешивая “черт” и “дерьмо”. – Алене всегда достается самое лучшее!

– В смысле? – Я невинно улыбнулась.

– Ты разве не в курсе? Она у нас специалист подевочкам. Она их трахает, если тебя интересует физиология.

– Что ты говоришь!

– У нее бывают отличные телки. Но ты – самое лучшее,что у нее было за последние три года. Во вкусе ей не откажешь.

– Я только сегодня с ней познакомилась. – Господи,прости мне это вранье.

– Тогда у тебя есть еще возможность выбрать, –воодушевился Макс, – между мною и ею.

– Можно, я останусь при себе?

– Можно, я тебя поцелую?

Боковым зрением я держала Алену, расположившуюся недалеко отнас, в компании жалких молодых людей, любителей выпить за чужой счет – об этомкрасноречиво говорил их прикид, любовно выбранный в сэконд хэнде.

– ..ты не ответила. Можно, я тебя поцелую?

Я благосклонно разрешила, и его губы осторожно коснулисьмоих; черт, его внешность не обманула, он действительно мог покорить когоугодно. Я ответила на поцелуй, я даже увлеклась им, на секунду забыв об Алене.Получилось вполне правдоподобно, да это и было правдой – Боже мой, как многовещей в жизни могло пройти мимо меня…

Макс решил закрепиться на достигнутых высотах, он отпал отменя, как пиявка, чтобы через секунду продолжить свою игру. Каждый вел здесьсвою игру. В результате нехитрых комбинаций ему могла обломиться телка на ночь,я так и чувствовала ход его мыслей, заключенных в изящно стриженную черепнуюкоробку.

– Хочу увезти тебя отсюда.

– Да? А мне здесь нравится.

– Черт возьми…

– Сочувствую твоей взбунтовавшейся плоти. Он коснулсятыльной стороной ладони моей щеки, и я увидела, как застыло лицо Алены, насекунду превратившееся в японскую маску гнева.

– Хочу увезти тебя, потому что хочу тебя. – Он пошел понаиболее легкому и наиболее оптимальному пути.

– Если я хорошо играю в бильярд, это не значит, что яхорошо играю в постели.

– Тебе ничего не придется делать. Я все сделаю сам.

– Это мужской шовинизм.

– Хорошо, пусть будет так, как ты хочешь. Я дружескипоцеловала его в щеку, твердую и чисто выбритую, и соскользнула со своегостула.

– Ты куда? – обеспокоился Макс.

– Через пять минут приду, – я укоризненно посмотрела наМакса.

– Тебя проводить?

– Еще успеешь.

Вечер слишком затянулся, и я, поборов невесть откудавзявшееся искушение остаться с этим красивым холеным жеребцом, отправилась вгардероб, взяла свой длинный плащ и вышла из заведения.

В лицо мне пахнул сырой ветер, мгновенно выветривший остаткихмеля, и я медленно пошла по набережной, названия которой не знала; я даже незнала, куда мне идти, но надеялась, что у меня будут достойные провожатые.

Так и произошло.

Через пять минут за моей спиной нетерпеливо просигналили. Язнала кто, но дала себе еще несколько секунд. Рядом с тротуаром мягко двигалсяджип Алены. Она предупредительно открыла дверцу. В полосах света от уличныхфонарей я увидела ее счастливое и немного растерянное лицо. Боже мой, я ведьзнала это выражение, я столько раз видела его во ВГИКе – она уже была влюбленаи ждала от ближайшего будущего приключений и недолгой, но испепеляющей любовнойигры. Да, я знала это выражение и знала, чем заканчивается период токования, нона секунду меня вдруг охватила жалость к Алене и презрение к себе: я циничноиспользовала чужие слабости, расчетливая, холодная стерва.

– Почему ты ушла? – спросила она меня.

– Потому, почему и пришла. Просто так.

– Я подвезу тебя.

– Валяй.

Я села в машину и только тут сообразила, что не сказалаАлене, куда меня везти. Я не сказала, а она не спросила.

– На Васильевский, если это тебя не затруднит.

– Не затруднит.

Занавес над первым актом трагифарса опустился, норасслабляться было рано. Вернее, самое время было расслабиться. Я запрокинулаголову на сиденье.

– Тебе понравился наш мышиный жеребчик? – ревниво спросила Алена.

– Кого ты имеешь в виду?

– Макса.

– Забавный тип. Никогда бы не подумала, что выконкуренты. Вы бы неплохо смотрелись вместе.

– Та-ак… – Алена рассмеялась, – уже доложил. Тем лучше,избавил меня от тягостной процедуры объяснений.

– Меня это не шокирует, но…

– Можешь не продолжать, я поняла.

Джип оказался отличной машиной, он плавно нес нас сквозьсырую питерскую ночь и действительно укачал меня. Все вышло самым замечательнымобразом, даже наигрывать не пришлось; но сквозь легкий сон я чувствовала, чтоАлена чуть придерживает машину, чуть дольше, чем нужно, задерживается насветофорах… Несколько раз она останавливалась, выходила и возвращалась – назаднее сиденье летели бутылки и пакеты. У набережной она остановилась: надНевой вздыбили свои спины мосты.