Она продолжала называть так и меня, и Эмили,справедливо полагая, что мы совершенно неразличимы и вполне взаимозаменяемы. Вглубине души я обижалась, но уже привыкла. И к тому же слишком устала, чтобывсерьез заботиться о такой мелочи, как собственное имя.

– Да, Миранда, сию минуту.

Но она уже отключилась. В офис вошла настоящаяЭмили.

– Она здесь? – прошептала Эмили, с опаскойглядя на дверь кабинета Миранды. Этот вопрос она задавала каждое утро и так же,как и ее наставница, никогда не здоровалась.

– Нет, но она только что звонила, сказала, чтобудет через десять минут. Я сейчас вернусь.

Я сунула мобильник и сигареты в карман пальтои побежала. У меня было всего лишь несколько минут, чтобы спуститься, пересечьМэдисон-авеню, занять очередь у кофейни «Старбакс» и выкурить на бегу своюпервую за день сигарету. На перекрестке Пятьдесят седьмой улицы и Пятой авеню яраздавила ногой тлеющий окурок и осмотрела очередь. Если в ней было меньшевосьми человек, я стояла, как все нормальные люди. Однако сегодня, как,впрочем, всегда, здесь толпилось более двадцати бедолаг, жаждущих дорогогокофеина [10], и мне ничего не оставалось, как пролезть без очереди. Мненеприятно было это делать, но ведь Миранда не простит не только если ееежеутренний латте не будет доставлен, но и если его доставка займет полчаса.Две недели назойливых и раздраженных телефонных звонков («Ан-дре-а, я непонимаю. Я уже пятнадцать минут назад предупредила вас, что скоро буду, а мойзавтрак все еще не подан. Это недопустимо») вынудили меня поговорить садминистратором кафе.

– М-м, здравствуйте. Спасибо за то, чтоуделили мне минутку, – сказала я миниатюрной негритянке, – знаю, что этопокажется вам несколько странным, но не могли бы мы придумать что-нибудь, чтобымне не приходилось ждать в очереди? – И я принялась объяснять со всейубедительностью, на какую только была способна, что работаю на важную ичрезвычайно требовательную персону, которой не нравится ждать свой утреннийкофе, и нельзя ли мне заходить вне очереди – конечно, очень деликатно – исделать так, чтобы мой заказ выполнялся незамедлительно? По невероятно удачномусовпадению Марион, как звали управляющую, по вечерам изучала маркетинг вТехнологическом институте моды на Седьмой авеню.

– Боже мой, вы не шутите? Вы работаете уМиранды Пристли? И она пьет наш кофе? Латте? В высокой кружке? Каждое утро?Невероятно. Ну да, да, конечно. Я скажу всем, чтобы они помогали вам. Неволнуйтесь ни о чем. Да, она самая влиятельная персона в модельной индустрии, –заливалась Марион, а я заставляла себя энергично кивать.

Вот так и получилось, что я при необходимостимогла пройти мимо усталых, агрессивных, громко протестующих ньюйоркцев исделать заказ раньше тех, кто прождал уже много, много минут. Это не прибавляломне ни хорошего настроения, ни сознания собственной значимости, ни даже куража,и я здорово трусила, когда мне предстояло такое испытание. Когда очередь бываладо отвращения длинной – вот как сегодня: змея, протянувшаяся вдоль всегоприлавка и выползающая наружу, – я чувствовала себя еще хуже и знала, что чашувозмущения и ненависти придется испить до дна. В голове у меня стучало, в горлепересохло. Я старалась не думать о том, что четыре года изучала поэзию ианализировала прозу, получала хорошие оценки и поэтому вправе ожидать от жизнибольшего. Я заказывала Миранде латте в высокой кружке и добавляла к этомунесколько своих заказов: большой капуччино-амаретто, мокко-фрапуччино икарамельный макьято. Все это плотно устанавливалось в четыре гнезда картоннойкоробки с ручками, туда же укладывалось с полдюжины горячих булочек ирогаликов. Общий счет составлял 28 долларов 83 цента, и я старательноукладывала квитанцию в уже распухший особый кармашек моего бумажника, чтобыпотом затраты были возмещены надежным, как скала, «Элиас-Кларк».

Надо было спешить, потому что со временизвонка Миранды прошло уже двенадцать минут и я могла предположить, что сейчасона кипит от негодования и недоумевает, куда это я пропадаю каждое утро, –логотип «Старбакс» на чашке кофе не наталкивал ее ни на какие догадки. Но неуспела я забрать чашки с прилавка, как зазвонил телефон. И, как обычно, сердцеу меня екнуло. Я знала, что это она, я абсолютно точно знала это – но снова иснова пугалась. Определитель номера подтвердил мои подозрения, и я удивилась, когдауслышала, что это Эмили звонит с телефона Миранды.

– Она здесь, и она вне себя, – прошепталаЭмили, – поторопись.

– Спешу как могу, – проворчала я, балансируя скоробкой в одной руке и телефоном в другой.

Это и было главной причиной разногласий междумной и Эмили. Она была «старшим» секретарем, а я в основном занималась мелкиминуждами Миранды: бегала за кофе и обедом, помогала ее дочкам делать домашниезадания и носилась по всему городу, добывая деликатесы для ее званых обедов.Эмили вела бухгалтерию, отвечала за организацию поездок и – самое главное –каждые несколько месяцев приводила в порядок ее личный гардероб. И когда поутрам я выходила за покупками, Эмили приходилось одной отражать все телефонные звонкии требования находившейся по утрам не в духе Миранды. Я ненавидела ее за то,что она может носить на работу блузки без рукавов, за то, что она всегда сидитв тепле и ей не приходится метаться по всему Нью-Йорку, разыскивая, добывая,выклянчивая. Она ненавидела меня за то, что у меня есть возможность выходить изофиса на улицу, где, как она была уверена, я всегда задерживаюсь дольше, чемнужно, болтаю по сотовому и курю одну сигарету за другой.

Дорога обратно всегда занимала больше времени,чем дорога к кафе, потому что мне нужно было раздать кофе и булочки бездомнымбродягам, ночующим где придется – на ступеньках, в дверных проемах, а то ипрямо на тротуаре, – вопреки всем потугам городских властей «вымести их вон».Полицейские всегда прогоняли их до того, как новый день набирал полную силу,но, когда я совершала свой первый ежеутренний забег за кофе, они еще находилисьтам. Было что-то необычайно приятное и воодушевляющее в том, что этиотверженные всеми люди пьют самый дорогой и изысканный кофе за счет «Элиас».

Спящий у стены бродяга, от которого исходилострый запах мочи, каждое утро получал мокко-фрапуччино. Он не просыпался, но яоставляла чашку (разумеется, с соломинкой) у его левого локтя, и, когда черезнесколько часов я совершала следующий кофейный забег, она чаще всего исчезала –разумеется, вместе с ним.