потянулись жирные столбы дыма.

— Погребальный костёр, — сказал я, когда на мне скрестились взгляды.

А про себя подумал: «Бессмысленная месть, которая не воскресит Марка. Но без неё было бы хуже… наверное».

Тем же вечером я заглянул в закуток Чжинри. Для судна, рассчитанного как минимум на тридцать разумных, «Счастливый беглец» был поразительно тесен. В обычных условиях отдельные каюты полагались лишь самым важным участникам экспедиции, однако на нашу компанию их хватило целиком.

Чжинри страдала. На неё опять напала морская болезнь, и я никак не мог решить, усиливала ли она её душевные терзания или отводила от них внимание. Бледное лицо киноты усеивали мутные капли пота. Она вытянулась на койке, насколько позволяло пространство, уперев ноги в стенку. Руки её лежали на животе, словно успокаивая его — или сдерживая то, что плескалось в нём.

Присесть тут было негде, и я навис над Чжинри, которая горестно вздохнула. Что ж, хотя бы не ударилась в слёзы.

— Ты ведь не уйдёшь, если тебя игнорировать? — выдавила она.

Я покачал головой.

— Мне нужно понять, на что ты способна. Если ты вообще что-то можешь. Ты же никакой не магиус? У кого-то стащила мантию?

— Не совсем. Я действительно училась… учусь в столичном университете. Просто у меня возникли некоторые разногласия со своей кафедрой. Вековые традиции, честь магиуса… — Она подалась ко мне и разразилась криком: — Эти закосневшие болваны предпочтут закрыть глаза, если увидят что-то, что не впишется в их узкий мирок!

Вспышка злости отняла у неё последние силы, и она откинулась на жёсткую койку. Сухим шёпотом Чжинри поведала мне свою историю.

Родилась кинота в самой что ни на есть обыкновенной семье простолюдинов. Её отец служил кучером при разбогатевшем торговце, а мать — прачкой у него же. Чжинри с раннего детства обладала пытливым умом. Знакомые часто отмечали её сметливость и прыть. Однако низкое происхождение перечёркивало все мечты о хорошем образовании — на обучение нужны были немалые деньги. А даже если выпуститься, что с того? На важные должности редко брали женщин, полагая, что их хрупкие плечи не вынесут давления ответственности.

Из этого правила было два исключения.

Авантюристы и маги.

Первых не интересовал пол разумного, лишь его пригодность к пути клинка. Изгои, не нашедшие себе места в обществе, о приличиях не заботились. Увы, Чжинри отличалась хрупким здоровьем и нетерпимостью к тяготам и лишениям — её разбаловали родители.

Для того, чтобы стать магом, требовался талант, а также учитель, который согласился бы помочь раскрыть его. Свободные маги редко утруждали себя заботой об учениках, а условием для поступления в университет была рекомендация полноценного магиуса — то есть мага, закончившего суровое обучение. Кого попало туда не брали. Большей части свободных магов оставалось лишь мечтать о плаще студиоза, не говоря уже о мантии выпускника.

Потому Чжинри повезло вдвойне. Первый раз — когда на неё обратил внимание один из знакомых купца, могущественный магиус. Второй — когда он обнаружил в ней склонность к волшбе. Она была незначительной, едва ли выше первого круга, однако магиус слыл чудаком. Побеседовав с Чжинри, он объявил, что возьмёт её под своё покровительство и напишет рекомендацию.

Радости киноты не было предела. Она обожала исследовать мир, впитывала знания как губка; но какую учёность можно обрести, когда целыми днями помогаешь матери с грязным бельём? Для Чжинри учитель стал проводником в лучшую жизнь.

Однако в бочке мёда не обошлось без ложки дёгтя.

Скудный дар ставил её на несколько ступеней ниже других студиозов, обладавших выдающимися природными способностями. Великолепно овладев теорией, Чжинри терялась, когда наступало время практики. Всё чаще она слышала за спиной голоса, называвшие её бездарностью, и они становились громче с каждым годом. Учитель Чжинри обладал немалым влиянием в университете, поэтому её присутствие в его стенах терпели, хотя и с трудом.

Она спасалась от обвинений в библиотеках. Она брала у учителя книги, которые могли понять далеко не все выпускники. Она погружалась в мир бумажных знаний, спасаясь от злых языков и презрительных взглядов. Постепенно Чжинри научилась бороться с ними. Она объявила себя гением. Любого, кто осмеливался оспорить её заявление, она вызывала на дуэль. В университете порицались дуэли с использованием боевой магии, но ничто не мешало устроить состязание в иной области — например, в теоретических построениях.

Из таких схваток Чжинри всегда выходила победителем. Её талант скрепя сердце признавали убелённые сединами профессоры. Она чувствовала магию, хоть и практически не владела ей.

Тем не менее звание магиуса нельзя получить сугубо за теорию.

Чжинри не устраивала перспектива навсегда остаться студиозом. В поисках решения проблемы она зарылась в древние книги — и обнаружила лазейку. За выдающиеся заслуги перед наукой университет мог наградить любого разумного, даже того, кто не обладал и каплей магических сил, степенью почётного магиуса. Он обладал всеми правами обычного выпускника. Чжинри сочла такой вариант приемлемым и погрузилась в работу.

Примерно тогда же её учитель, уехавший по делам из Миделия, перестал присылать весточки. Поначалу это никого не встревожило. Его эксцентричность была широко известна. До того как взять Чжинри, он порой отправлялся в долгие вылазки без предупреждения. Руководство кафедры забеспокоилось лишь на второй год. Поднялся переполох, которым воспользовался соперник учителя Чжинри — доцент, враждовавший с ним с тех времён, как они делили ученическую скамью.

Под предлогом расследования пропажи магиуса в её комнате провели обыск и обнаружили там стопки книг, считавшихся запрещёнными. Чжинри не стеснялась преступать закон ради высшей цели. Наиболее порочащие тома она прятала в другом месте, но и найденное тянуло не просто на изгнание — на прилюдное сожжение за ересь. Не дожидаясь печальной развязки, Чжинри украла старую мантию учителя и пустилась в бега. С их организацией помогла ячейка лунарного братства. Кинота установила с ней контакт давным-давно, стремясь к знаниям и не брезгуя ради них любыми источниками. Свет и тьма — Чжинри определяла их как абстрактные идеи, вредные для изысканий, ведь истина, по её мнению, лежала вне религии или божественного промысла.

Ночепоклонники сочли Чжинри преданной сторонницей Милиам. Кинота влилась в их ряды, однако не прекращала искать нечто, что искупит все её грехи и даст ей возможность с триумфом вернуться в университет. И нашла зацепку — ключ, что отворял храмовый район Мёртвого Города, одну из величайших загадок Эксдилики.

— Доволен? — слабым голосом спросила Чжинри. Монолог вконец вымотал её, и она безвольной медузой растеклась по койке. Я изучил её лицо, исполненное муки, и решил, что она не притворялась.

— Пожалуй.

Кинота нисколько не напоминала гениального махинатора, который годами водил за нос церковь, собирая еретические труды, а после — обманул и Культ Ночи. С другой стороны, если она рассказала правду, нельзя было не восхититься тем, что она провернула всё, почти не владея магией.

Трудно не испытывать сочувствия к той, кто обладает мечтой, схожей с твоей.

Конечно, Чжинри гналась не за магией как таковой. Она нуждалась в признании. В том, чтобы её выдающийся ум оценили по достоинству.

Но я не мог избавиться от ощущения близости к ней.

— А что случилось с твоим учителем? Его так и не нашли?

— Он объявился в университете спустя полгода после моего побега. Просто завернул по дороге к дварнам и застрял у них. По крайней мере, так говорили в братстве…

Живот Чжинри предательски забурчал, и она прижала ладонь ко рту. Я пожелал ей поскорее выздороветь и получил в ответ то ли всхлип, то ли стон.

К вечеру над водой поднялись завитки тумана, извивающиеся в закатном солнце, как тонкие щупальца. Прежде ничего подобного не происходило. Я спросил у Верилия, не боится ли он посадить баржу на мель, если мгла сгустится. Навигатор хрипло расхохотался:

— На твоём месте я переживал бы совсем о другом!

Он ткнул правее:

— Нас провожают мертвецы. Недобрый знак.

Я похолодел.

Из тумана выступила деревня — та самая, которую мы миновали несколько часов назад. По левую руку расстилалось пожарище, в котором ещё тлели угли; а справа… у самого берега, перед домами, стояли три скелета, два больших и один маленький. Они обнимали друг друга. Казалось, из провалов их глазниц за нами наблюдает тьма.

— Они… угрожают нам?

— Обещают, — ухмыльнулся Верилий.

Когда баржа проплыла мимо селения, местность изменилась. Исчезла буйная растительность — да и берега пропали. Река расширилась и посветлела. Вода в ней слилась с серыми небесами, затянутыми облаками. Я почувствовал странную раздвоенность, словно разум ненадолго застрял позади