Человек в куртке снова бессильно распростерся на льду. Грудьего ходила ходуном. Да, победа в поединке дорого далась!

Наконец он собрался с силами и начал подниматься. Сперва начетвереньки, потом кое-как разогнулся и, постояв немного на коленях, со страдальческимстоном утвердился на ногах, придерживая поясницу.

Но тут его повело в сторону, и лицо опять оказалосьосвещено.

Альбина еще крепче зажала рот, глуша крик. Сейчас казалосьневероятным, что она могла не узнать его сразу!

«Доктор» медленно повернул голову. Похоже, с губ Альбинывсе-таки сорвалось слабое восклицание, и он это услышал. А может быть, некимнемыслимым чутьем уловил рядом присутствие еще одного врага – того самого,который и выпустил на него неконтролируемую ненависть Хингана?

Альбина не стала ждать, пока его прищуренные, режущие, каклезвия, глаза нашарят ее в темноте. С криком отпрянула и, круто развернувшись,понеслась куда-то, не разбирая дороги, оскальзываясь на каждом шагу и лишьчудом не падая. Страх лишил ее рассудка!

Пробежала мимо освещенных витрин, что-то задев, что-тоуронив. Господи, цветы! Примороженные гвоздики жалко захрустели под ногами.

Альбина прорвалась между двумя близко стоящими автомобилями,вылетела на шоссе, бестолково замотала руками, увидев летящие на нее фары…которые со свистом замерли в каком-то полуметре от нее.

Хлопнула дверца. Кто-то подскочил к Альбине, сильновстряхнул, потащил. Ничего не видя, всем перепуганным существом своимпочувствовала – не он, и сразу обессилела.

Покорно упала на сиденье автомобиля. С наслаждением вдохнуластойкий прокуренно-бензиновый аромат.

– Подвинься! – Кто-то бесцеремонно толкнул ее в бок. – А тычего стал? Поехали, поехали, ну!

Альбину качнуло. Машина тронулась с места.

Человек, сидевший рядом с Альбиной, уставился на нее ираздраженно проворчал:

– Ты что делаешь, скажи на милость? Я тебе где сказалаждать? В метро, в метро, а ты… Если б не Костик этот голубой…

В голосе было что-то знакомое. Альбина постараласьотмахнуться от пляшущих в глазах разноцветных кругов. И все-таки потребовалосьна меньше минуты, прежде чем осознала, что рядом с ней сидит Валерия.

* * *

Кавалеров шел к станции через лес. Он так часто проходилэтой дорогой, что двигался почти автоматически. Однако сегодня идти понаскольженной тропинке было особенно тяжело. Он то и дело оступался и съезжал всугробы. Валенки, конечно, высокие, снега не начерпаешь, но до чего жененавидел он валенки, как они остохренели! А сучонку и в голову не пришло, чтоему может понадобиться другая обувка. По Сеньке и шапка… в смысле, валенки.

«Да ладно, – примирительно кивнул сам себе Кавалеров, – ужевот-вот станция, потерплю как-нибудь до Москвы».

Потерплю как-нибудь, вот именно!.. Его нестерпимо раздражалаэта затянувшаяся волынка. Главная глупость – сам во всем виноват.

Кавалеров засмеялся и оглянулся с тревогой: показалось, этоне он хохочет, а кто-то за левым плечом…

Да кому тут быть в эту пору? Сучонок смылся в Москву, путьсвободен в прямом и переносном смысле: на тропе никого. А чему это он смеялся?Надо же, теперь и не вспомнить… Нет, вот всплыло: что сам во всем виноват. Акак же! Виноват – и в причине, и в ее последствиях. Затянул, затянул непомерносвою игру… но это было таким наслаждением! Все, чего он не успел испытать,узнав от Хингана о слишком быстро сделанном деле, он испытывал в течение года,каждый день видя перед собой исхудавшее, постаревшее лицо сучонка, слыша отнего скупые, но полные непомерной боли «сводки» о том, что происходит с егосестрой, матерью, отцом… Вся семья стала мишенью для той пули, которую отлил ивыпустил Кавалеров, и он с наслаждением наблюдал, как эта разрывная пуляносится туда-сюда по телу семьи, продолжая растравлять смертельную рану.Император Калигула сказал когда-то своему наемнику-палачу: «Бей так, чтобыжертва чувствовала, что умирает!» Гениально. В этом смысл всякого убийства,всякой пытки. Отечественная история может привести немало таких примеров.Помнится, Кавалеров слышал об одном начальнике лагеря, который обожал встатьеще до побудки и, прихватив дубинку, пристроиться у дверей какого-нибудьбарака. Он был подобен тому снаряду, который несколько раз падает в одну и ту жеворонку, поэтому вычислить его утренние маршруты не могли ни с помощьюматематической логики, ни закономерностей биологии, ни философских измышлений.А в том лагере как раз содержалось немало специалистов во всех этих науках, егодаже называли неофициально «могила прослойки». Ведь по выражению одного изпролетарских вождей, существует только два класса: рабочие и крестьяне, а междуними прослойка: гнилая интеллигенция. Кстати, тот лагерь называли еще и «гнилоймогилой». И вот его начальничек, ключик-чайничек…

Кавалеров услышал гудок приближающейся электрички – изарысил со всех ног. Осталось всего ничего, нельзя, нельзя опоздать! Самвиноват – не хрен было вчера глушить тоску-печаль этой поганью – чимером. Изчего его только гонят? Не иначе, из коровьих лепешек!

Хватая воздух раскрытым ртом, скользя, Кавалеров миновалстатую того самого вождя, с которого бури демократических преобразований смылитрадиционную серебрянку, и он теперь зиял жутко-серой гипсовой лысиной,по-прежнему сжимая кепчонку в руке.

Кавалеров мимолетно усмехнулся. Уж походил, уж побродил онпо просторам необъятной нашей родины, однако, чудится, не бывал на станциях,где не мылся бы под дождями точь-в-точь такой же вождь. Во понаставили, а?Какой-нибудь Хор в Хабаровском крае, Бурея в Амурской области, Кивак в Сибири,нижегородская Линда, подмосковное Внуково… Это сейчас Кавалеров на поездспешит, а будь у него свободное время, еще час мог бы станции перечислять. Но,главное, нигде эти памятники не убрали, везде стоит несгибаемый наш, будто ждетреванша…

Ну что же, дело известное. Глядишь, и дождется! Особенноесли и дальше все такими же темпами будет рушиться.

Только Кавалерову на это наплевать. На-пле-вать! Сейчас емунужно одно – как можно скорее в Москву.

Он успел-таки на электричку: заскочил в последний вагон. Идаже местечко в уголке нашлось. Повезло – сидел рядом с такими же, какимвыглядел сам, мужиками, кое-как одетыми, жестоко страдавшими со вчерашнегопохмелья, которое за целый день не нашлось, чем поправить. Это было особенно наруку Кавалерову. Никто не обращал внимания на несоответствие затрапезнойкурточки, валенок и замасленной шапчонки – чисто выбритому лицу и цепкому,напряженному взгляду.