– Я… я...

Он оглянулся на жену, на взрослых детей, но они уже шли ксвоим машинам. И ни один из них даже не оглянулся. Он был мертв, тут уж ничегоне поделаешь, но обычно семья не уходит. Они ужасаются, грустят, даже падают вобморок, но никогда не бывают безразличными. Дугалы же получили свое завещаниеи теперь уходили прочь. С наследством все ясно, и пусть папаша ползет обратно вмогилу.

– Эмили? – окликнул он.

Она замешкалась, напряглась, но один из сыновей схватил ееза рукав и потащил к машинам. Он был смущен или просто испуган?

– Я хочу домой! – завопил зомби им вслед. Надменность снего смыло, и остался только сосущий страх, отчаянная потребность не верить. Онведь чувствовал себя таким живым, разве может он быть мертвецом?

Жена его полуобернулась.

– Эндрю, прости меня.

Взрослые дети усадили ее в ближайшую машину. И приняли сместа, как ожидающие у дверей водители, участвующие в ограблении банка.

Юристы и секретари удалились настолько быстро, насколькопозволяло достоинство. Все получили то, за чем пришли. Они с трупом покончили.Вот только сам “труп” смотрел им вслед, как брошенный в темноте ребенок.

Чего бы ему было не остаться тем же самодовольным сукинымсыном?

– Почему они меня бросают? – спросил он.

– Вы умерли неделю назад, мистер Дугал.

– Нет, это неправда!

Ларри подошел ко мне.

– Это на самом деле так, мистер Дугал. Я сам поднял васиз мертвых.

Он переводил глаза с Ларри на меня и обратно. У негокончались аргументы для самообмана.

– Я не чувствую себя мертвым, – сказал он.

– Поверьте нам, мистер Дугал, вы мертвы.

– Это будет больно?

Многие зомби спрашивают, не больно ли это – снова вернутьсяв могилу?

– Нет, мистер Дугал, обещаю вам, это не будет больно.

Он сделал глубокий, прерывистый вдох и кивнул.

– Но я мертв, на самом деле мертв?

– Да.

– Тогда положите меня, пожалуйста, обратно.

Он овладел собой и снова обрел достоинство. Кошмар, когдазомби отказывается верить. Их все равно можно положить на покой, но клиентамприходится держать их на могиле, а они кричат. У меня такое было только дважды,но каждый раз я помню так, будто это было вчера. Есть воспоминания, которые отвремени не тускнеют.

Я метнула ему соль на грудь, и звук был – как град по крыше.

– Солью этой возвращаю я тебя в могилу твою.

Все еще окровавленный нож был в моей руке. Я обтерла лезвиео его губы, и он не отдернул их. Он поверил.

– Кровью и сталью возвращаю я тебя в могилу твою, ЭндрюДугал. Почий в мире и не ходи более.

Зомби лежал, вытянувшись, на холме из цветов. Они сомкнулисьнад ним, как зыбучий песок, и вновь его могила поглотила его.

Мы стояли еще минуту на опустевшем кладбище. Только слышалсяветер в верхушках деревьев и последние в году сверчки пели грустную песню. В“Паутине Шарлотты” сверчки поют: “Лета уж нет, больше уж нет. Больше уж нет,умирает оно”. Первые заморозки, и сверчки тоже погибнут. Они были как тецыплята, что всем рассказывали, будто небо падает. Только в этом случае сверчкибыли правы.

Вдруг они затихли, будто кто-то их выключил. Я задержала дыхание,прислушиваясь. Ничего, кроме ветра, но... И вдруг у меня плечи напряглись доболи.

– Ларри!

Он повернул ко мне свои невинные глаза:

– Что?

В трех деревьях от нас налево на фоне луны мелькнул силуэтчеловека. И уголком правого глаза я тоже уловила движение. Больше одного. Тьмаоживала глазами. Больше двух. Прикрывшись телом Ларри от чужих глаз, я вытащилапистолет и держала его у ноги, чтобы это было не так заметно.

– Господи, что случилось? – У Ларри глаза полезли налоб. Но говорил он хриплым шепотом, не выдавая нас. Молодец.

Я начала подталкивать его к машинам, медленно, спокойно –два местных аниматора закончили ночную работу и отправляются на заслуженныйдневной отдых.

– Там люди.

– Они пришли за нами?

– Скорее за мной.

– Почему?

Я покачала головой:

– Времени нет объяснять. Когда я скажу “беги”, беги кмашинам что есть духу.

– Откуда ты знаешь, что они собираются на нас напасть?

В его глазах сильно стали заметны белки. Теперь он их тожевидел. Приближающиеся тени, люди из тьмы.

– Откуда ты знаешь, что они не собираются на наснапасть? – ответила я вопросом.

– Хороший подход, – ответил он.

Дышал он неглубоко и быстро. Мы были футах в двадцати отмашин.

– Беги!

– Чего?

Голос его был удивленным.

Я схватила его за руки и дернула к машинам. Пистолет ядержала дулом к земле, все еще надеясь, что те, кто там, в темноте, не ожидаютпистолета.

Ларри бежал уже самостоятельно, пыхтя от страха, от курения,а еще, быть может, он не пробегал каждое утро четыре мили.

Перед машинами появился человек, поднимая большой револьвер.Браунинг уже взлетал в моей руке, и я выстрелила раньше, чем успела взятьприцел. Дуло полыхнуло во тьме яркой вспышкой. Человек дернулся – он явно непривык, чтобы в него стреляли. Пуля его выстрела взвизгнула слева от нас. Онзастыл на ту секунду, что мне была нужна, чтобы прицелиться и выстрелить снова.Он свалился на землю и больше не вставал.

– Ни хрена себе! – выдохнул Ларри.

– У нее пистолет! – заорал кто-то.

– А где Мартин?

– Она его застрелила!

Я решила, что Мартин – это был тот, с револьвером. Он всееще не шевелился. Не знаю, убила я его или нет. Кажется, мне это былобезразлично, лишь бы он не встал и не начал снова в нас стрелять.

Моя машина была ближе. Я сунула ключи в руки Ларри:

– Открывай дверь, открой пассажирскую дверь и заведимотор. Ты понял?

Он кивнул. В бледном круге лица отчетливее выступиливеснушки. Приходилось ему поверить, что он не впадет в панику и не стартует безменя. Не от негодяйства – просто от страха.

Фигуры людей надвигались со всех сторон. Их там было никакне меньше дюжины. Ветер донес шорох бегущих по траве ног.

Ларри перешагнул через тело, я отбила ногой револьвер подмашину. Если бы время так не поджимало, я бы пощупала ему пульс. Всегда люблюзнать, убила я кого-то или нет. Гораздо проще потом составлять полицейскийпротокол.