Ларри уже влез в машину и перегнулся открыть пассажирскуюдверь. Я прицелилась в одного из бегущих и спустила курок. Фигура споткнулась,упала и завопила. Остальные замешкались. Они не привыкли, что в них стреляют.Бедные детки.

Скользнув в машину, я завопила:

– Гони, гони, гони!

Ларри рванул, рассыпав дождь гравия. Машина завиляла, фарыбешено заходили из стороны в сторону.

– Ларри, не намотай нас на дерево.

Он глянул на меня, сказал “извини”, и скорость машины упалаот “вывернись наизнанку” до “хватайся за ручку и держись изо всех сил”. Мы всееще были между деревьями, а это уже что-то.

Свет фар прыгал по деревьям, мелькали белые надгробия.Машина пошла юзом, рассыпая гравий, а посреди дороги стояла фигура в свете фар.Бледный и сияющий стоял там Джереми Рубенс из “Человек превыше всего”. Как разв середине прямого участка дороги. Если бы мы могли его объехать, оказались бына шоссе и вне опасности.

Машина стала тормозить.

– Ты что делаешь? – спросила я.

– Не могу же я просто его сбить!

– Какого хрена там “не можешь”?!

– Не могу!

В голосе его звучала не ярость, а страх.

– Он тебя покупает, Ларри. Он уйдет.

– Вы уверены?

Маленький мальчик спрашивает, действительно ли в шкафу сидитбаба-яга.

– Уверена. Теперь – газ в пол и убираемся отсюда.

Он надавил на акселератор. Машина прыгнула вперед, стремяськ небольшой прямой фигуре Джереми Рубенса.

– Он не уходит! – крикнул Ларри.

– Уйдет, никуда не денется.

– Вы уверены?

– Можешь мне поверить.

Он мелькнул на меня глазами и снова уставился на дорогу.

– Хорошо бы, чтобы вы были правы, – шепнул он.

Я верила, что Рубенс уберется. Но даже если он не блефовал,наш единственный выход был либо мимо него, либо через него. Ему выбирать.

Фары купали его в пылающем белом свете. Мелкие темные чертыего лица смотрели прямо на нас. Он не шевелился.

– Он не уходит!

– Уйдет, – сказала я.

– Дерьмо собачье, – сказал Ларри. Мне нечего было кэтому добавить.

Свет фар с ревом налетел на Рубенса, и он бросился всторону. Послышался шорох ткани его пальто по борту машины. Чуть не случилось,чуть.

Ларри набрал скорость и бросил машину в последний поворот ина последний прямой участок. Мы вылетели на шоссе в дожде гравия и визге шин.Но мы выехали с кладбища. Смогли. Слава тебе Боже.

У Ларри побелели руки на руле.

– Можешь расслабиться, – сказала я ему. – Опасностьминовала.

Он сглотнул слюну так, что это даже было слышно, и кивнул.Машина постепенно выходила на предельную скорость. Лицо Ларри было покрытокаплями пота, никак не связанными с прохладной октябрьской ночью.

– Ты как? – спросила я.

– Не знаю.

Его голос звучал как-то тускло. Шок.

– Ты отлично действовал.

– Я думал, я его перееду. Я думал, я убью его машиной.

– Он тоже так думают, иначе бы не ушел, – ответила я.

Ларри посмотрел на меня:

– А если бы он не ушел?

– Он же ушел.

– А если бы нет?

– Тогда мы бы его переехали и все равно были бы уже нашоссе вне опасности.

– Ты бы дала мне его переехать?

– Ларри, эта игра называется “выживание”. Если тебе этоне подходит, найди другую работу.

– В аниматоров не стреляют.

– Это были члены “Человек превыше всего”, группы правыхфанатиков, которые ненавидят все, имеющее отношение к сверхъестественному.

Упоминание о личном визите Джереми Рубенса я опустила. Чегомальчик не знает, то ему не повредит.

Я вгляделась в его бледное лицо. Глаза у него были пустыми.Он впервые увидел дракона. Маленького дракончика по сравнению с теми, которыевообще бывают, но после того, как ты видел насилие, ты уже не будешь прежним.Первый раз, когда приходится выбирать, жить или умереть, мы или они, меняетчеловека навсегда. Обратной дороги нег. Я вглядывалась в лицо Ларри и жалела,что так вышло. Жалела, что он не мог остаться таким же сияющим, новеньким,полным надежд. Но, как говаривала моя бабуля Блейк, “если бы сожаления былилошадками, мы бы все верхом ездили”.

Ларри впервые попробовал вкус моего мира. Вопрос оставалсятолько один: захочет он второй дозы или сбежит? Бежать или оставаться – старыйкак мир вопрос. И я не знала, какой выбор Ларри я бы предпочла. Если он сбежитот меня ко всем чертям, он может прожить подольше, но может быть и наоборот.Нос вытащишь – хвост увязнет.

– А как же моя машина? – спросил Ларри.

Я пожала плечами:

– Страховка у тебя есть?

– Да, но...

– Раз им не получилось раздолбать нас, они могут созлости раздолбать твой автомобиль.

Он посмотрел на меня, не уверенный, что я не шучу. Я нешутила.

Велосипед появился перед нами внезапно, из темноты.Мелькнуло в свете фар бледное детское лицо.

– Осторожно!

Ларри успел взглянуть на дорогу как раз вовремя, чтобыувидеть расширенные страхом глаза ребенка. Завизжали тормоза, и ребенок исчезиз узких полос света. Раздался звон, удар, и машина юзом затормозила. Ларритяжело дышал, я не дышала вообще.

Кладбище было справа от нас. Слишком близко, чтобыостанавливаться, но … черт меня побери, это же был ребенок!

Я поглядела в черное окно. Велосипед валялся грудой металла.Ребенок лежал рядом, неподвижно. О Господи, только бы он не был мертв!

Я не думала, что у фанатиков из “Человек превыше всего”хватило бы воображения использовать ребенка как резервную приманку. Если этобыла ловушка, то очень хорошая, потому что я не могла бросить эту скрюченнуюфигурку посреди дороги.

Ларри все еще сжимал руль так сильно, что у него плечитряслись. Если я раньше думала, что он бледен, то ошибалась. Сейчас он выгляделкак больное привидение.

– Он … ранен?

Он выжал из себя эти слова сквозь что-то, похожее на слезы.Он хотел сказать не “ранен”, другое слово. Только не мог его произнести. Тольконе это.

– Оставайся в машине, – велела я.

Ларри не ответил. Он только сидел и смотрел на свои руки. Наменя он не смотрел. Но черт меня побери, это же не моя была вина! И что онсегодня потерял невинность, тоже не моя вина. Так отчего же мне было такпаршиво?