Люди настолько дикие, что даже плавать не научились, хотяживут на берегу моря, кормятся рыбой. А по поводу порта долго не понимали,наконец один, самый сметливый, сообразил и долго мямлил про большие такиелодки, что как-то проплыли вблизи берега вон в ту сторону. Вправо или влево, незнал, но рукой показал, Залешанин рискнул, не попугай же и не женщина, ехалпочти всю ночь, а к утру увидел за крутым берегом торчащие голые мачты.

Порт невелик, причал у Боричевского взвоза даже пошире, нодва кораблика живо грузились пенькой и бочонками с медом, народ суетился,Залешанин слегка ожил. Хозяин обоих кораблей окинул его довольно равнодушнымвзглядом, хотя Залешанин был уверен, что простак ослепнет от блеска егодоспехов, примет по меньшей мере за княжеского сына или богатенького молодогобоярина.

– В Царьград? – переспросил корабельщикзадумчиво. – Мы будем там через неделю. Если ветер стихнет, то… дней черездесять. А что?

Залешанин сказал гордо:

– Мне надо в Царьград. Что-то там хреново.

– Да ну? – обеспокоился хозяин. – Так это цены напеньку упадут… А что не так?

– Меня там нет, – объяснил Залешанин. – Дляполного счастья и довольства меня там только не хватало. Вот и надумалосчастливить.

Хозяин разочарованно и одновременно с облегчением махнулрукой, отвернулся, снова покрикивал на работников, пока Залешанин не хлопнулего по плечу:

– Слушай, батя, негоже тебе так с благородным отродьемразговаривать. Ты должон быть счастлив, что я взойду на твой корабль.Осчастливлю, так сказать!

Хозяин покосился на него одним глазом, став чем-то похожимна Петьку, что спал в мешке.

– По рылу видно, из каких ты благородных… За тобой, видать,уже гонятся, вот и норовишь подальше…

– Кто гонится? – переспросил Залешанин и оглянулся.

Хозяин скривил рот:

– Те, у кого украл коня, те, у кого спер или выигралдоспехи, а также те, чьих дочек обесчестил… Угадал, по глазам вижу. Ладно, ясегодня что-то добрый. Наверное, заболел… Могу взять, у меня там местосвободное среди забитых свиных туш. Всего лишь пять золотых монет. Ерунда дляконокрада, зато ты в Царьграде.

Залешанин вскрикнул:

– Но у меня нет столько золота!

– А сколько есть?

– Ничего не осталось, – признался Залешанин. –Пуст, как ограбленная могила. Еще неделю назад был полный кошель…

– Легко пришло, легко уходит, – вздохнул хозяин.

Он потерял к Залешанину интерес, отошел к сходням,придирчиво следил за грузчиками. Залешанин поерзал, тут ни силой не возьмешь,ни напором, сказал просяще:

– Но мне в самом деле очень нужно.

Хозяин буркнул не глядя:

– Кому говоришь? Когда тонешь, и за гадюку схватишься.Побольше бы таких, как ты, я бы враз всю пеньку распродал! На каждого попетле – это ж сто таких кораблей завези в Царьград, и то не хватит…

Глаза его стали мечтательными. Залешанин помялся, сказалнерешительно:

– Могу в уплату дать этот шлем. Насточертел, да и голове внем жарко. Мало?.. Ладно, бери и это железо, что я таскаюсь как дурак.

Хозяин оглядел его уже с большим интересом, но покачалголовой:

– И коня. Он тебе ни к чему, на корабль вас двоих невозьму. Но если хочешь, я за те же деньги… я говорю о шлеме, доспехах и поясе,перевезу коня, а ты… ну, тебя как-нибудь в другой раз.

– Коню Царьград без надобности, – возразилЗалешанин. – Эх, недолго у меня побыл настоящий богатырский конь!..И снова я таков, каким вышел… Ладно, по рукам.

Море ласково качало корабль, Залешанин не мог наглядеться напрозрачные волны. Корабль вроде бы бежит по морю, но всегда держится берега, иЗалешанин подумал, что это басня, будто есть моряки, что умеют водить кораблипо звездам. Вон викинги всегда держатся у берега, чудь отходят не дальше чем наверсту, а здесь не люди, что ли?

Над головой высоко-высоко вознеслось неправдоподобно чистое,словно отмытое, синее небо. Ни облачка, ни тучки, ни стаи ворон – радостнаясверкающая синь. А за кораблем тянется пенистый след, только там непросматривается море до самого дна, где между оранжевых камней можно различитькрабов, это такие бесхвостые раки, там шныряет множество рыб, пестрых и ярких,будто их размалевали для смеха.

И весь мир, куда ни переводил взор, цветной, окрашенныйв яркие чистые тона. Даже оперение птиц, что иногда пролетают высоко в небе,под лучами солнца, вспыхивает как драгоценные камни. Он невольно подумал, чтотут в самом деле Жар-птицы не покажутся в диковинку. Скорее в мире цветных иярких птиц диковинкой были бы их суровые вороны, грачи да галки.

– Ну что, дурень, – сказал он ласково Петьке, тот сиделна плече, крепко вогнав когти в мягкую кожу душегрейки. – Вот и приехали втвои края… Рад?

– Сам дурак, – сообщил Петька. Он сердито погляделодним глазом, почесался, добавил: – Р-р-рад!

– То-то… Даже птаха радуется родному крову.

Парус иногда протестующе хлопал по ветру, хозяинс моряками быстро дергали за края, натягивали по-новому, и корабль мчалсяпо волнам еще шибче. Еще при посадке Залешанин заплатил сполна, потому его кработе не звали, как других, о чем он горько жалел: мог бы сохранить доспехи!А так только палица, на которую все косятся с удивлением, потом начинают стаким же удивлением осматривать его самого с головы до ног, лишь затем их спинысгибаются, всяк становится ростом поменьше и уходит шажками мельче, чемподходил.

Многие купцы, сберегая деньги, грузились с половиннойплатой: в плавании вычерпывали воду, сменяли гребцов на веслах, мыли и чистилипалубу, перетаскивали чужие товары. Этот здоровенный парень не выглядел богатымкупцом, скорее – богатым наследником, что быстро промотает отцовские денежки.Попробовать бы потрясти его…

Залешанин торговать отказался, но в кости сыграть уломатьсебя дал. Как водится, с глупо раскрытым ртом провожал взглядом денежки, чтоначали уплывать из его карманов, перекочевывая в чужие, но потом как-то емуповезло, он сам раскрыл рот от удивления, даже взмок, глаза бегают, купцы вошлив раж, а кончилось тем, что в пух и прах продулись начисто, спустили и деньги,и товары, кое-кто даже с сапогами расстался. Залешанин не стал раздевать доисподнего, даже дал отыграться, по крайней мере, купцы товары свои вернули, ноЗалешанин чувствовал в карманах приятную тяжесть.

Он целыми днями торчал на палубе, не мог насмотреться надивное море, он же первым ошеломленно заметил, как далеко-далеко прямо избирюзовой воды начали подниматься оранжевые башни.

Протер глаза, прошептал заклятие против мары, но башни избелого камня то ли под лучами утреннего солнца казались выплавленными изчистого золота, то ли в самом деле… Он смолчал, другие ж не замечают, значит, иему мерещится, вон между вырастающими башнями уже поднялись такие же блистающиестены…