– Петр – алкоголик, развратник, слабодушный дурак. К тому жегороскоп его более чем неблагоприятен. Иоанн Брауншвейгский, конечно, засвободу и трон пообещает что угодно, однако просто физически не в силах будетвыполнить свои обещания: десятилетия заключения превратили его в безвольногополуидиота. Екатерина… – Голос мессира мечтательно дрогнул. – О, эта особа мнеимпонирует! К сожалению, мы слишком поздно обратили на нее внимание. Мыупустили годы. Она успела так набраться православной заразы, что теперьрусофилка пуще самой Елизаветы! Мы попытались предпринять кое-какие шаги,предложив ей – женщине! – вступить для начала в наш передовой отряд, Орденвольных каменщиков, и, минуя первые две ступени, ученика и подмастерья, статьсразу мастером. Она высокомерно отказалась, заявив, что масонство лишено вРоссии будущего. В этом ее ошибка. Она подписала себе приговор.

Не скрою, ваше высочество, сперва я возлагал на вас оченьмалые надежды. Более того, я полагал вас помехою, которую необходимо устранить.Этой моей ошибкою вызваны многие неприятности, которые сопровождали васпоследнее время. Напомню только приключения в остерии «Серебряный венец» (этоназвание имеет особый смысл для нашего Ордена!), чтобы вам все стало ясно.

– О! – Лиза вспомнила слова ужасной матери трактирщика:«Смотри, если не сладишь с этой девкою, мессиры будут очень и оченьнедовольны!» – Так это были вы?!

– Это мы, – довольно согласилась тьма. – Кроме того, мы –ваша долгая болезнь и внезапная хворь вашей служанки… Только избавьте меня отваших обвинений и причитаний. Мы поступали, как считали нужным. Теперь я сблагодарностью склоняюсь пред волею судьбы, ибо она сохранила вас в живых… доэтого разговора.

Заминка была едва заметна, но Лиза тотчас уловила ее ипоняла ее значение.

– Значит, у меня нет выбора?

– Нет.

– Но вы ведь понимаете, я могу сейчас согласиться на чтоугодно из страха или расчетливости, а взойдя с вашей поддержкою на трон,позабыть о своих обещаниях! – проговорила она просто потому, что больше незнала, что говорить, что делать, как быть.

Она ожидала в ответ угроз, но голос из тьмы окликнул:

– Араторн!

– Я здесь, мессир Бетор, – с почтением произнес уже знакомыйЛизе голос Араторна.

– Введите тех двоих.

– Слушаюсь, мессир.

После этих слов внезапно зажглось еще несколько факелов.Яркий свет резанул по глазам, ослепил, Лиза невольно зажмурилась; когда вновьоткрыла глаза, увидела: факелы прикреплены к восьми колоннам, образуя узкийосвещенный коридор, начало которого терялось во тьме. Оттуда до Лизы вдругдонеслись неуверенные, шаркающие шаги. Прошло немного времени, и наконецпоказались двое: мужчина и женщина со связанными руками. Обочь шли двое вчерном с обнаженными шпагами в руках, направляя пленников, ибо те не могливидеть дорогу: на их головы были надеты мешки.

* * *

– Взгляните сюда, сударыня, – предложил мессир. – Знаете ливы этих людей?

Лиза пожала плечами. Она не могла видеть их лиц; вдобавокпленники были облачены в бесформенные белые балахоны, и определить, что одна изних – женщина, можно было только по длинным черным волосам, беспорядочносвисавшим из-под мешка.

– Вы не узнаете их? – удивился мессир. – Араторн!

Араторн сорвал мешок с головы мужчины. Пленник ослепленнозажмурился, и Лиза тотчас узнала это измученное, покрытое кровоподтеками лицо.

– Гаэтано!

Он рванулся к ней и упал на колени, схватив связаннымируками край ее черной накидки и поднеся к губам.

– Синьора! Вы здесь?! О, благодарю господа, что продлилжизнь мою до сего момента и позволил еще раз увидеть вас!

– Почему ты здесь, Гаэтано? За что? – воскликнула Лиза.

Он покачал головою.

– Я не Гаэтано. Имя мое Мечислав Вовк, – медленно проговорилон разбитыми в кровь губами.

Лиза остолбенела, услышав мягкий малороссийский выговор отчеловека, который клялся, что не помнит ни родовы своей, ни единого словародимой речи.

– Так ты лгал? Ты вовсе не забыл?..

– Нет, синьора, – склонил голову Гаэтано. – Не забыл. И лгалвам не по своей воле, а по принуждению. Я выполнял приказ Ордена.

– Однако не слишком ретиво, – вмешался мессир такжепо-русски. – Только благодаря вмешательству сего отступника вам удалось уйтиживыми из «Серебряного венца». По его вине погибли наши люди, наши верныеслуги. Его ждала смерть, но он втерся в доверие к вам, вступил в вашу свиту исумел убедить нас в том, что загладит свою вину и принесет нам больше пользыживой, чем мертвый. Вместо этого ему удалось дважды уберечь вас и ваших близкихот смерти. Вы этого даже не заметили; пострадали только наши наемные убийцы, имы не могли терпеть долее столь откровенного предательства. Сегодня он былпохищен с виллы и только под пытками наконец принес пользу: сообщил, как выбудете одеты сегодня и как можно отличить вас от вашей компаньонки.

– Вот как, – прошептала Лиза. – Стало быть, это ты… И мне непривиделось там, в этой проклятой остерии, когда хозяин пытался упредить тебя:мол, питье отравлено. И убил ты его оттого лишь, что он мог тебя выдать?

Гаэтано молчал. Лиза смотрела на его повинную голову иощущала, к своему изумлению, как мало-помалу гнев ее иссякает. Ежели благодаряГаэтано они с Августою оставались живы, то не проклинать надобно им кучера, аблагодарить за отвагу!

Она робко протянула руку и чуть коснулась его взлохмаченныхволос.

– Скажи… – она замялась, не зная, как лучше назвать его. –Скажи, почему ты делал это?

Она ждала чего угодно: раскаяния в вероотступничестве изабвении родины, признаний в вечной преданности или, может быть, в алчности икорыстных замыслах – чего угодно, только не тех слов, которые слетели с егозапекшихся уст:

– Вы – это все, что осталось у меня в память о Дарине!

Все поплыло перед глазами Лизы, но вот из этой мути выплылокрасивое, залитое слезами лицо Чечек, ее тоскливый взор, вспомнились еепоследние, предсмертные признания, и непослушными губами Лиза проговорила:

– Милостивый боже! Так это ты, Славко?!

О, какой огонь полыхнул в угасших было очах, каким счастьемисполнился голос!

– Она говорила обо мне? Она не забыла меня?!