Он плакал, не стыдясь слез; и сердце Лизы сжалось от боли,ибо то, что она говорила, слышать ему было тяжело и горько:

– Мудрено забыть после того, что ты с нею сделал…

Выражение счастья исчезло с лица, он покорно кивнул:

– Каюсь. Грешен! Перед нею и отцом ее грешен. Дарину предаля на поругание и гибель, отца ее – на мучительную смерть обрек. Верен был в тупору Ордену беззаветно, и не было для меня ничего святее. Уповал всею душою,что лишь Орден освободит родимую Украйну от гнета России. За это все готов былотдать. Все самое дорогое и жизнь свою!

– Ты-то жив, – не сдержалась, чтобы не съязвить, Лиза. – Тыжив, а они в могиле!

– Жив! – кивнул Славко. – Пока…

Сердце у Лизы сжалось, когда она осознала, что обрушилась наобреченного, и снова вспомнила, скольким они с Августою ему обязаны.

– Как же ты наконец осмелился против них пойти? – Онакивнула куда-то в сторону, словно оттуда, из мрака, глядели сонмы немигающих,беспощадных глаз приверженцев этого неведомого Ордена.

– Дарина… – прошептал он чуть слышно.

Ничего более не было сказано, но вся глубина мучительногораскаяния этой преступной души враз открылась пред ней, и теперь ею владелатолько щемящая жалость. Тот подавленный стон за стеною из комнаты в остерии приупоминании Дарины – его издал Славко, вдруг узнавший о смерти своейвозлюбленной от женщин, которых должен был убить в следующий миг; и рука егодрогнула. А история Чекины тоже напомнила ему судьбу Дарины, вот почему он былтогда столь бледен, так страдал. Эта поруганная, преданная любовь, отомстившаяв конце концов предателю его же руками, внезапно показалась Лизе сходною с темпламенем, кое сжигало ее сердце, не давая пощады. Что бы ни делала она, в чьибы объятия ни бросалась, где бы ни искала забвения – все тщетно. Ей никогда незабыть Алексея, никогда не изжить мучительной страсти к нему, смертельной своейлюбви, а потому никто не мог понять Славко так, как она.

Она торопливо отерла лицо и хрипло промолвила:

– Я прощаю тебя. И верю, что Дарина оттуда, с небес, сейчассмотрит на нас и тоже прощает тебя.

– Благослови вас бог, сударыня, – отозвался Славко. – Теперьсмерть мне не страшна. Умру счастливым, ибо скоро увижу ее…

Только теперь Лиза вспомнила, где они находятся.

– Мессир! – вскричала она. – Пощадите его! Вспомните, ведьон пожертвовал в угоду Ордену своей возлюбленной, предал ее страшным мучениям игибели, наконец! И потом, его следует поблагодарить за то, что мы осталисьживы. Ведь вы сами недавно признали, что напрасно пытались погубить нас!

– Вы имеете весьма слабое представление о дисциплине и онеобходимости неуклонного исполнения приказаний, ваше высочество, – перебилукоряющий голос из темноты. – В ваших же интересах как можно скорее изменитьсвои позиции, ибо рано или поздно они приведут вас к гибели. Что же до сегоослушника, то его время и терпение Ордена истекли!

Изумление вспыхнуло в серых глазах Славко при словах «вашевысочество», обращенных к Лизе. Тут же он улыбнулся и покачал головою, даваяпонять, что не выдаст ее, хотя бы этим, пожалуй, мог купить себе если неокончательное помилование, то отсрочку казни.

– Я много грешил, ваше высочество, – промолвил он с мягкоюулыбкою в голосе, в ответ на которую Лиза не смогла не улыбнуться, хотя сердцеее сжималось от ужаса, – но я многое понял. Здесь, на чужбине, да и вообщеперед лицом общей опасности, имеет смысл лишь одно: русские или украинцы – всемы братья по роду и богу, все мы славяне, и только вместе мы…

Он не договорил. Араторн, вынырнувший из тьмы, нанес емуужасный удар шпагою в живот.

Славко вскочил; издавая отчаянные крики, он попыталсябежать, но силы ему изменили: рухнул на пол и пополз, как затравленноеживотное.

Стражники кинулись вперед с обнаженными шпагами. Ударысыпались на жертву; долго никому не удавалось нанести последний, смертельный,удар.

Все вокруг, куда хватало глаз, было залито кровью. Но вотЛиза, оцепеневшая, с широко раскрытыми глазами, услышала короткий, резкийвопль; убийцы враз отошли от беспомощно простертого тела: Славко испустил дух.

Ноги у нее подогнулись, она сползла спиной по мраморуколонны и поникла на полу.

* * *

Лиза не знала, сколько времени пробыла в обмороке, ноочнулась, когда чьи-то грубые руки начали бесцеремонно поднимать ее. Головакружилась, тошнило, она попыталась высвободиться и стать самостоятельно. Дляэтого снова пришлось опереться на ледяной столб колонны. Это прикосновениепробрало до костей, зато вернуло некоторую бодрость и ясность мыслей.

Открыв глаза, с опаскою огляделась и увидела, что мертвоготела уже нет, почти все факелы погашены, и тьма скрыла кровавые следы. Пленницупока не увели: она стояла неподалеку, молитвенно сложив руки; и хотя шепот еедостигал слуха Лизы, ни слова нельзя было разобрать.

– Если не послушанием, то приказанием ведут того, кто хочетидти; того, кто не хочет, тащат, говорил Гораций, – раздался спокойный голосмессира. – Это зрелище не преследовало никакой иной цели, кроме как показатьвам, что шутки с нами плохи и мщение Ордена неизбежно настигает отступника.Однако вам надо приучать себя к подобным зрелищам, если вы хотите управлятьРоссией! Колесование, четвертование, усекновение головы, дыба, кол, кнут,отрезание языка – это ведь излюбленные развлечения ваших царственных предков вотношении тех, кто проявлял неповиновение!

В его словах звучало плохо скрытое презрение. Впрочем,мессир тотчас смягчился:

– Я не стану усугублять вашей подавленности зрелищем ещеодной казни, хотя особа, кою вы видите здесь, тоже принадлежит к числу вашихприближенных и приговорена к смерти за ту же нерадивость и неисполнительность,которые сгубили нашего малороссийского приятеля…

Он не договорил. Пленница истошно закричала из-под своегомешка, и голос ее был так пронзителен, что каждое слово стало отчетливо слышно:

– Мессир! Во имя господа! Выслушайте меня!

– Как вы понимаете, – продолжал мессир, словно этипредсмертные вопли были не более чем жужжание мухи, – не в ваших интересахвести с нами двойную игру, ваше высочество!

– Мессир! – вновь закричала пленница. – Выслушайте меня!Агнец божий, искупающий прегрешения мира, даруй им вечный покой!

Очевидно, эти латинские слова были чем-то вроде всевластногопароля, ибо они нашли путь к сердцу мессира, и он соизволил обратиться кпленнице: