– Гатти, – позвал Мартин. Сидящий между ним и пилотоммальчик вопросительно посмотрел на него. – Раз ты увлекаешься ксенопсихологией,то должен знать о существовании религии.

– Да, конечно. – Мальчик оживился. – Вера в Творца Сущего –очень любопытный феномен. Она свойственна всем расам, кроме ключников, окоторых нет никакой информации, и нашей цивилизации, которая по-своемууникальна.

– И как ты к этому относишься? – спросил Мартин.

– Очень интересно! – воодушевился Гатти. – Разумеется, чтовера тесно связана с понятием смысла жизни, именно по этой причине наша расаникогда не имела своей мифологии. Подходя к этому вопросу с научной точкизрения, мы вынуждены признать принципиальную непознаваемость данного вопроса. Ипоскольку вопрос не имеет никакого решения, то углубляться в него было быизлишним. Для большинства рас вера является мощным психотерапевтическим ивоспитательным фактором, поэтому она является положительным явлением.

– А ты сам не веришь в Бога, жизнь после смерти… – осторожноначал Мартин.

– Если я умру, но продолжу существовать как личность, то дляменя вопрос будет решён, – спокойно объяснил Гатти.

– Может быть, тогда стоит верить… – Мартин замялся, подбираяформулировку, – на всякий случай? Если Бог существует, тогда ты окажешься вболее выигрышном положении!

– Да, эта идея приходила мне в голову, – снисходительнопризнал Гатти. – Но беда в том, что существует очень много религий. Даже навашей планете, правда? Христианство, ислам, буддизм, гаччер…

– Гаччер – это вера геддаров, – сухо поправил Мартин.

– Ой, опять забыл… – смутился Гатти. – Ну так вот, еслирелигий так много и каждая утверждает, что она одна – единственно истинная, товстаёт вопрос о критериях выбора. Ошибиться было бы куда опаснее, чем вообще неверить в Бога. Так? Ведь каждая религия куда более агрессивно настроена керетикам, чем к людям, не верящим вообще. Так?

– Так, – мрачно признал Мартин.

– Поэтому я не занимаюсь этим вопросом более глубоко, –закончил Гатти. – А то было бы очень обидно поверить в Аллаха и соблюдать всенеобходимые обряды, а после смерти оказаться босыми пятками на острие мечаТайГеддара! Или поверить в христианство…

– Хватит, я понял общую идею, – остановил его Мартин.

– Я задел твои верования? – догадался Гатти. – Ой, извини. –Он на секунду задумался и вдруг вкрадчиво попросил: – Мартин, а может быть, тыпобольше расскажешь мне про свою веру? Я постараюсь понять, правда!

Мартин невольно рассмеялся:

– Нет. Ты маленький хитрец, Гатти… но я всё равно не возьмутебя с собой.

Гатти надулся и надолго замолчал. Уже после того, как флаервылетел за пределы мегаполиса, сказал:

– Всё равно ты мой друг. Хочешь научу тебя обращаться степловым ружьём?

Референт покосился на мальчика и пробормотал:

– Только не снимай его с предохранителя.

Мартин развернул продолговатый пакет, который ему вручили вприёмной Лергасси-кана. Тепловое ружьё походило на пистолет с очень длиннымстволом или на очень короткий обрез с подпиленным прикладом. Абсолютногерметичное, будто цельнолитое из серовато-синего металла, даже дульное отверстиествола затянуто металлической мембраной, с широкой гашеткой, мерцающимкрасно-белым индикатором и овальной кнопкой на казённой части.

– Это предохранитель, – показал Гатти, не касаясь кнопкипальцем. – Это спуск. Ружьё генерирует высокочастотные колебания, нагревающиелюбую материю на дистанции около двух километров. Мишень должна находиться взоне видимости, любая преграда, даже стекло или ветви деревьев, задержатэнергию и будут поражены вначале. Индикатор показывает оставшееся время работыружья. Сейчас тут заряда… – Он задумался. – Минуты на две-три.

– Мощность выстрела не регулируется? – уточнил Мартин.

– Ступенчатая пятиуровневая регулировка в зависимости отсилы нажатия спуска. Ты почувствуешь пальцем, как гашетка прощелкивает уровни…

Сообщив это, Гатти спокойно всунул палец в скобу и нажалгашетку. Мартин обмер от ужаса – дуло было обращено на мальчика.

– Вот так, – спокойно объяснил Гатти. – Слышал мягкиещелчки?

– Ты идиот! – заорал Мартин. – Зачем ты нажимал на спуск!

Пилот вздрогнул и удивлённо посмотрел на него. Гатти тожеказался растерянным:

– Но предохранитель не нажат! Я же вижу!

– Раз в год и незаряжённое ружьё стреляет! – продолжалнегодовать Мартин, поспешно заворачивая оружие в лист мягкого упаковочногопластика.

– Это как? – поразился Гатти.

Мартин посмотрел на пилота:

– Хоть вы ему объясните! Он мог сжечь и себя, и вас!

Референт казался растерянным и смущённым. Он перевёл взглядс Гатти на Мартина, потом неуверенно улыбнулся:

– Но ведь предохранитель не был нажат? Гатти – вполнеразумный ребёнок и понимает, чем грозит выстрел из теплового ружья.

– Вы так доверяете своей технике? – убитым голосом спросилМартин. – Но… ведь любая случайность…

– Ружьё, стоящее на предохранителе, не стреляет, –успокоительно, как больному, объяснил Гатти. – Там очень надёжнаямногоуровневая блокировка. Я, наверное, плохо объяснил. Так?

– Так, – повторил Мартин любимое словечко мальчика. Прощебыло согласиться, чем объяснять земное отношение к оружию, навернякапроистекающее всё из того же непонятного смысла жизни и прочих человеческихзаморочек. Потный, напряжённый, отчасти даже испуганный, Мартин до самогоаэропорта не проронил ни звука. Его спутники, явно удивлённые инцидентом, тоже.

Вначале Мартина провели через зал регистрации – в общем-тоничего потрясающего, очень похоже на самые крупные мировые аэропорты. Емукупили билет на обычный пассажирский рейс – не в Тириант, а в какой-то другойгород, – провели через контроль – на Аранке провожающим разрешалось дажевходить в самолёт.

А уже на взлётном поле Гатти и референт, не сговариваясь,потащили Мартина в сторону от автобуса. Они пробежали по полю с километр,игнорируя идущие на посадку самолёты – Мартину приходилось всё время напоминатьсебе, что аранки вовсе не лишены инстинкта самосохранения. Прямо на взлётнойполосе стоял маленький узкокрылый самолётик с открытой дверцей салона.

– Это служебный самолёт мэрии, – пояснил референт. – Васдоставят в Тириант… и удачи вам в борьбе за любовь!

В голосе референта было и понимание, и сочувствие, ивосхищение отважным влюблённым. Мартин решил не спорить и крепко пожал емуруку.