— Что еще говорят твои престарелые девочки? Как Зинка?

— Зинка ухаживает за Фимой и плачет, что остались они друг удруга одни.

— Выходит ты, Иванова, там лишняя.

— Послезавтра поедем в Москву. Командировка закончилась, намуже билеты взяли.

Я поразилась такой наглости. Будто я кукла какая илисобачка.

— Лично я не поеду, Иванова, и не проси. У меня есть дела.

Она не рассердилась. Равнодушно махнула рукой, пробурчала:

— Как хочешь. Сейчас-то ты куда?

— Была вся в планах, но теперь не знаю, — призналась я. —Тетя Мара подкосила меня. С ней оборвались все следы. Придется ждать похорон.

— Поехали на дачу?

— Ты же собиралась на кафедру.

— Я там долго не буду. Подожди меня.

— И долго придется ждать?

— Не больше пятнадцати минут. Устала я. Пусть самиразбираются. В конце концов Моргун их начальник, а не мой, — сказала она,ударом пальцев отправляя окурок за борт.

— Он твой старый товарищ. Так, помнится, представила ты мнеего, — сказала я, останавливая автомобиль у роскошной лужи.

Иванова ни слова не говоря вышла из “Хонды” и помчалась накафедру.

Глава 18

На даче нас ждал сюрприз. Точнее, он ждал меня, потому чтоИвановой уже все было по фигу. В этом клялась она всю дорогу, в этом жепродолжала клясться и в тот момент, когда мы вошли в столовую и сюрпризувидели. А он увидел нас.

Иванова его не впечатлила, а вот я буквально остолбинилабеднягу. Он пил чай и что-то доказывал Катерине, да так и застыл с отвешенноймандибулой (челюстью) и чашкой в руке. Потом привстал, втянув голову в плечи, исказал:

— Здрасте.

— Здравствуй отрок, — пробасила Иванова.

Я же отделалась сдержанным кивком.

Катерина (бодро и с подъемом) выступила с разъяснительнойречью:

— Знакомьтесь, мой брат Павлик. Правильно говорят, беда неприходит одна. Умерла тетя Мара, его мать, — гордо кивнула она на Павла итоненько заскулила: — Ой, божечки!

Павлик испуганно покосился на меня и несколько раз шмыгнулносом. Я расценила это как просьбу не устраивать в столь скорбный час опасныхразоблачений, и помалкивала.

Катерина словно по заказу прекратила скулить и перешла внаступление на Павла.

— Говорю же тебе, не звонила я. Да и откуда мне звонить? Всевремя была на даче, а здесь нет телефона. Представляете, — это она уже нам сИвановой, — утверждает, что я позвонила ему и сказала какую-то глупостьавтоответчику. Повтори, что сказала я по-твоему? — вновь обратилась Катерина кПавлу.

— Имени у меня нет, а тетя Мара умерла, — послушно повторилПавел мои слова.

— Почему это нет у меня имени? — всхлипывая и сморкаясь вфартук, спросила Катерина и завыла громче прежнего: — Тетя Мара умерла-аа, ктобы мог подума-ать, тетя Мара умерла-аа.

— Мне все по фигу, — брякнула Иванова и удалилась.

Все простили ей, потому что со спины она была хуже старухи.Я же осталась, решив высидеть тот момент, когда Павел останется в столовойодин, но пришел Виктор и нарушил мои планы. Начался семейный совет в ходекоторого Виктор и Катерина наставляли Павла как надо тетю Мару хоронить. К ихчести будет сказано, львиную долю обязанностей они взяли на себя, хоть Павел ине слишком убивался по матери. Нет, время от времени он горестно шмыгал носом,но, думаю, больше для меня. Я же укрепилась в желании допросить его сразу же,как только предоставится такая возможность.

Конечно можно было объявить всем, что Павел вор и поставитьего к стенке, но в этом случае больше времени пришлось бы потратить на Катерину,взявшую Павла под свою опеку. Да и Виктор, мужчина с принципами, мог бырешительно потребовать доказательств. Из доказательств у меня были тольколичные впечатления, которые никого бы не вдохновили. Павел же, увидев моюбеспомощность, уж точно замкнулся бы в своем ликовании.

Я правильно решила, что гораздо продуктивней будет держатьего в страхе разоблачения, поэтому помалкивала и ждала. Однако, ничего недождалась. Семейный совет очень скоро был закрыт, а Павел с Виктором уехали потраурным делам. Катерина осталась трепать мне нервы. Воспользовавшисьситуацией, она свалила на меня домашнюю работу, а сама сидела и рыдала. Это всеможно было бы терпеть, когда бы она не причитала. Видимо у меня слабые нервы,потому что терпеть не могу причитаний. Тем более, что в причитания Катеринавставляла ценные указания, адресовавшиеся лично мне.

— Ах, тетя Мара, тетя Мара, — стенала она. — Как рано ты отнас ушла… Мясо переверни. Как любили мы тебя, как по тебе скучали… Крышкой,крышкой накрой. Как добра ты была, как честна… Лук порежь. Как заботлива исердечна… Помельче режь, помельче. Ах, тетя Мара, тетя Мара.

Слава богу явилась Иванова и прекратила это безобразие.

— Софья, пойдем, ты мне нужна, — приказала она, невзирая нагоре Катерины.

Я с радостью отправилась за Ивановой. В ее комнате былиразбросаны вещи и стоял пустой чемодан.

— Ты точно остаешься? — спросила Иванова.

— Абсолютно точно.

— Куда же я дену свой свитер?

Он лежал в моем чемодане.

— Оставь его здесь, привезу позже, — посоветовала я, чемпривела Иванову в смятение.

— Оставить свитер? — завопила она. — Соображаешь, чтоговоришь? В чем же я пойду на работу? Я двадцать лет хожу в нем на работу.

— Тогда оставь что-нибудь другое.

— Все нужное.

— Тогда купи другой чемодан, — разозлилась я. — Тем более,что мне надоело таскать твои вещи. Я не носильщик.

— Ты видела сколько стоят чемоданы?

— Не интересовалась, но, думаю, недешево.

— Будь у меня такие деньги, купила бы лучше новый плащ.

— Давно пора.

Иванова внезапно разрыдалась, и я пожалела, что не осталасьу Катерины.

— Надо позвонить сыну, — всхлипывала Иванова.

Я не стала напоминать, что она с ним в ссоре. Минут десятьона искала “мобильник”, потом столько же ругала невестку, а уж когда добраласьдо сына, то и вовсе перешла на мат. Я тосковала. Наконец Ивановой надоело, иона оставила сына в покое.

— Все в порядке, — сказала она, пряча телефон в сумку. — Всеживы и здоровы. Эх, жаль не купили бутылку. Может сгоняем?